Нас ленинская партия вела... Воспоминания - страница 47
А 29 марта в газете «Матен» выражалось недовольство поведением пяти членов исполкома Совета Петрограда: они, мол, изменяют делу союзников, требуют мира без аннексий...
Не хотелось французскому правительству сообщать о революции в России. Капиталисты и биржевики растерялись, мелкие буржуа, держатели акций и купонов, рантье разных рангов насторожились.
Наиболее полную информацию о событиях в России мы получали из эмигрантской интернационалистской газеты «Начало». Власти закрывали её четыре раза, она вновь появлялась, изменив название. В редакции газеты работали наши товарищи: Владимиров, Лозовский, Антонов-Овсеенко, из Лондона в неё писал Чичерин, из Стокгольма — Урицкий. По настоянию русского посольства французские власти закрыли газету «Начало» сначала на месяц, потом «на всё время военного положения». И всё же 5 апреля она вновь появилась под названием «Наша эпоха».
Мы, большевики, чувствовали себя так, словно у нас выросли крылья. Бегали на митинги, собирались, спорили, ссорились и мирились, вновь спорили без устали. Строили разные прогнозы.
Для нас революция в России была кровным делом. Мы — интернационалисты, но гордились тем, что революция свершилась именно в НАШЕМ доме, в России. Это была одна из тех светлых вёсен, которые нельзя забыть. Парижане завидовали нам. Но и для них воздух был напоён ароматом оттаявшей земли. Цвели улыбки, звучали смелые речи. «Конец войне!» — говорили многие. Возвратятся с фронта близкие, прекратятся невзгоды военного времени.
Рабочие, беднота Парижа приветствовали русскую революцию.
Мы ходили по парижским улицам, где днём и ночью толпился народ, звенели песни. Все кафе были переполнены, шли жаркие дискуссии. На заводах, площадях беспрерывно митинговали. Париж волновался, он был прекрасен в эти дни, казалось, он вспоминал Парижскую коммуну...
...Мы мчались по улице Жореса, боясь опоздать на массовый митинг «Лиги прав человека» в честь русской революции. Многолюдный зал. Растерянные лица каких-то важных персон. Могучие молодые голоса:
— Долой войну! Долой милитаризм! Долой предателей рабочего класса!
И мощные звуки «Интернационала».
Мы чутко прислушивались к тому, что говорят и чувствуют рядовые французы. Они тешили себя надеждой, что русская революция — их революция, ведь и в войне они были союзниками!
— Ну вот, — говорили одни, радуясь. — В России началось, теперь наш черёд!
— Было у нас такое, — возражали скептики. — Чуть ли не сто тридцать лет назад мы скинули с шеи короля Людовика.
— Людовика скинули — буржуя накинули, — отзывались третьи.
— Хрен редьки не слаще. И в России пока буржуи...
Толпы осаждали зал. Вице-президент Лиги Баш говорил в своей речи о жертвах русской и других революций.
— Для всех этих жертв сегодня — день возмездия. Но нужно победить, добиться торжества над германским империализмом! — призывал он.
— И над французским тоже! — крикнул кто-то из зала.
— Долой империализм! Долой войну! — послышались голоса.
На трибуну поднялся профессор Олар, сказал:
— Надо победить и в войне, и в социальной революции...
— Нет! Войну долой! — не унимались парижане.
А когда на трибуну поднялся председатель Международного социалистического бюро Вандервельде, в зале закричали:
— Долой предателя и ренегата! Долой Вандервельде! — И не дали говорить.
Группа юношей затянула гимн Франции «Марсельезу», его сменил другой — пролетарский гимн «Интернационал».
— Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов, — согласно пели французы и русские, участники этого памятного митинга.
Вспоминается сценка из жизни Парижа тех дней. Читаю объявление на стене одного из домов по улице Гранд о’Белль: «Комитет синдикальной защиты созывает первомайский митинг в 9 часов утра в доме Синдикатов...» И тут же оговорка: «Металлисты, работающие на военных заводах и не могущие прервать работу, приглашаются вечером на Биржу труда».
Иду в дом Синдикатов. Двор и зал переполнены. Узнаю председателя комитета землекопов Губера, секретаря федерации металлистов Мергейма, механика Вея, строителя Перика, бочара Бурдерона... Они пытаются что-то организовать, но вдруг раздаётся призыв: