Наш цвет зеленый - страница 9

стр.

Наступит суровая зима. Мороз схватит ледяное течение пролива, скует его льдинами. По этим льдинам человек мечтал перейти на другой континент, в чужую страну.

Он трусливо бежал - уходил в Америку, мечтая остаться там безнаказанным.

Он знал, от правосудия ему не будет пощады. Осужденный за убийство, он бежал из колонии и снова убил, чтобы бежать.

Человек шел, как волк, озираясь по сторонам, ненавидя всех. Он был силен и жилист. Он хорошо подготовился к бегству за рубеж, ничто не могло его остановить. Бежать любой ценой.

Человек тащил за собой салазки. Обычные детские салазки, которые он подобрал где-то, может быть даже отнял у ребенка. Он не хотел нести груз на себе. Салазки легче, их можно было загрузить. На салазках лежал завернутый в кусок брезента меховой спальный мешок. В рюкзаке - запас сухарей, несколько килограммов сахару, консервы. Сверху лежал привязанный ремнем винчестер, а патроны к нему человек держал в кармане.

Он предусмотрел все. Он приучил себя спать на открытом воздухе, какой бы ледяной ни была ночь. Он научился делать тридцать - сорок километров в день. Он привык есть сырое мясо - говорят, это не только утоляет голод, но и спасает от цинги. По он забыл об одном. В дальнюю дорогу он забыл взять с собой соль. И мучился он не от холода и не от сырости, не от утомительного пути, во время которого салазки часто переворачивались на склонах заснеженных холмов. Он мучился от отсутствия соли.

Лицо человека заросло клочковатой щетиной. Глаза его, покрытые красными жилками, слезились от резкого ветра и от яркого солнца, отражавшегося в кристально белом снегу. По человек упорно шел на восток. Только на восток, в направлении к Берингову проливу. Там ждал он не прощения, а безвестности. Выдав себя за противника Советской власти, он мог рассчитывать на то, что ему поверят и помогут выбиться в люди. Он мечтал о карьере мелкого коммерсанта: держать пивной бар или крохотный магазинчик. В крайнем случае - иметь свою бензоколонку где-нибудь в далеком поселке Аляски.

С такой мыслью шел он изо дня в день, делая регулярно тридцать километров по безлюдному, суровому берегу Ледовитого океана.

Однажды где-то по дороге ему удалось подстрелить нерпу. Мясо пахло рыбой и было отвратительно на вкус. Но он ел его сырым не потому, что не было спичек и дерева - по берегу изредка попадались обглоданные прибоем доски, а иногда и целые бревна,- он ел сырое мясо нерпы, считая, что так нужно для здоровья. Половина тушки лежала на салазках - запас на будущие дни.

Одно мучило его и выводило из себя: не было соли.

Человек маниакально думал о белой, тающей на языке крупинке соли, которой так не хватало. Он страдал.


…Старый охотник эскимос Нутенген давно забыл, сколько ему лет. Друзья и родственники звали его коротко «старик Ну». Если бы он жил не сейчас, пе в годы Советской власти, а много лет раньше, его судьба была бы давно решена. 13 один прекрасный день родственники принесли бы ему ремень из сыромятной кожи оленя, устроили бы шумный пир, на котором все бы славили старика, а затем два самых близких, самых дорогих друга, обмотав ремень вокруг шеи старого Ну, ласково беседуя с ним, затянули бы оба конца сыромятины. Затем тело Нутенгена унесли бы и положили на острые камни в определенном месте, где хоронят всех эскимосов племени. Песцы и полярные мыши «завершили» бы жизненный путь старого эскимоса.

Но, слава богу, суровые законы прошлого ушли в глубину времени. Нутенген полон сил. Раскосые глаза его хорошо видят. Количество шкур нерпы, которые приносит старик, говорит о том, что еще многие годы он сумеет быть лучшим охотником стойбища.

Чум старого Ну стоит на берегу Ледовитого океана. Осень. Скоро он вернется домой, но он не торопится. У него достаточный запас провизии. Есть чай, консервы, соль. Да и сама профессия охотника дает ему постоянно любое количество мяса.

В чуме тепло. Старый Ну, вернувшись с охоты, разжигает костер. И совсем неважно, что старик живет по-старому. Чум заполнен дымом. Избыток его выходит через отверстие наверху. Глаза Нутенгена привыкли к дыму за многие годы. Может быть, потому-то он и курит старую, наполовину прожженную трубочку, набивая ее табаком, смешанным с полярным мхом ягелем.