Наш дорогой Роман Авдеевич - страница 12

Шли месяцы, и наступил день, когда объявили обуходе Главного, конечно, по состоянию здоровья. И о назначении нового. Красавец наш, несмотря на сплошной паралич, оставался членом всего, а Главный — несмотря на могучее здоровье, был от всего отставлен. Переворот все же произошел, свергли только аккуратнее, умнее, учтя опыт Красавца.

Он же, бедолага, услыхав это и увидев на экране изображение Нового, пришел в страшное волнение, задергался, захрипел, вдруг руки его затряслись, он приподнялся в коляске, встал во ве сь рост, закричал довольно внятно: «Я должен быть Главным, я, это я…!» Можно было подумать, что к нему вернулась способность говорить. Становился синий и повторял без конца эти слова, ничего другого, выкрикивал, как заклинание. Вскоре он скончался.

Хоронило его новое руководство как полноправного члена своего синклита. Соблюли принятый ритуал — речь от руководства, от рабочих, от молодежи и от интеллигенции. Траурные флаги, оркестр… На поминках помощник его, подвыпив, сказал, что у нас — то слишком рано, то слишком поздно, никак не попадем в срок, история сбилась с ног, выправляючи.

Раздумывая над этой судьбой, Роман Авдеевич доходил до маленького сосудика в мозгу, который вздувался, вздувался от страха и лопнул. От него все зависело. Неустойчивая система. А если бы не лопнул — Главный поорал бы и отошел, успокоился, наверняка простил бы, очень он был самоуверен, беспечен.

В этом месте автор хочет продолжить мысль своего героя. Сосудик или тромбик не предусмотреть, и получается, что жизнь сотен миллионов зависит от тромбика в примитивном полушарии того Красавца. Если так, то никаких закономерностей в истории не установить, и история — это скорее искусствo, чем наука. Коллеги немедленно начнут про поступательное движение производительных сил, нужды народов, диктующие сквозь хаос случаиностей, автор знает про это, читал, однако что можно возразить обывателю, которого не интересуют сотни лет, нужные для поворота истории? Ему про личные его сроки извольте, про отпущенные шестьдесят или семьдесяг лет. Мелочь? А зачем ему тогда вся наука, если она в сроках человеческой жизни ничего понять не может? Нет уж, вы будьте любезны в микропроцессах разберитесь, если вы считаете жизнь обыкновенную малой величиной. Астрономы и те предсказывают кометы и затмения, а историки прошлое не могут предсказать, какое оно будет, наше прошлое, спустя десять, двадцать лет.

Во всяком случае, Роман Авдеевич сделал вывод. Не переживать, беречь сосуды. Пока сосуды целы, есть шанс, всего можно дождаться. Не принимать к сердцу. В голову не брать. Гори все прахом. Соратникам генералиссимуса сносу не было, железные мужики были, без нервов, без душевной маеты, им все по касательной шло. Жили соответственно по девяносто и больше, и в ус не дули, хотя вроде в страхе, жен ихних и брагьев-сестер сажали, ссылали, а они хоть бы хны. Геронтократы. «У нас не автократия, сказал один из помощников Главного, а гарантократия».

Нашего дорогого Романа Авдеевича заметили. Все чаще стали приглашать наверх. Допускали и присматривались. Никто его не учил, не предупреждал, он сам, своим чутьем, своим умом должен был ориентироваться в чащобах власти. Надо было следить за каждым своим словом, как ты его произносишь, какой жест при этом делаешь. Например, если Главный хекал, то и другие начинали хекать, и Роман Авдеевич перешел на хекание. Хлопать не раньше, чем они захлопают, смеяться тоже со всеми.

Малейшее не то, и пропал, перетолкуют, преподнесут в самом скверном виде, и все многолетние усилия насмарку. Там, точно охотник в лесу, хрустнуть веткой нельзя, вспугнешь свою добычу.

Он стал вхож. Великое понятие тех времен. Людей его должности и прав много, а вхожих — несколько. Вхож — значит можно позвонить наверх, и соединят. Можно приехать, и примут, не сегодня, так завтра. Вхож — значит можно прийти просто так — посоветоваться, и с тобой поговорят не только по делу. Вхож туда — значит к обычным начальникам — министрам, зампредам, можно запросто, с ходу, с поезда. Не так важна должность, как вхожесть. Быть вхожим — значит иметь особые привилегии, тайный знак превосходства.