Наш дорогой Роман Авдеевич - страница 7

— Зачем это? — спросил дед Ульян, ничего не поняв. — Где он сам-то?

— У себя в кабинете, — сказал помощник.

— Кабинет-то где его?

— В конце коридора.

— Этого, что ли? Так чего ж он там спрятался?

В это время Роман Авдеевич поднял голову, посмотрел на делегатов и сказал:

— Здравствуйте, товарищи, слушаю вас.

Делегаты переглянулись. Дед Ульян сказал восхищенно:

— Вот это техника! Хорошо устроился.

— Это он чтобы за руки не здороваться. Заразы боится, — предположил кто-то.

— Может, он нас заразить боится, у него забота о рабочем человеке на первом месте.

— Прогресс! Со всеми можно через трубку общаться.

— Что ж он, и с женой через трубку?

— Как чай раньше пили, вприглядку.

— Зато экономия времени большая. Голова на экране доклад произносит, а сам в это время в гальюне сидит. Тулова-то не видно.

Зубоскалят хитрованы, словно бы между собой, словно бы передачу обсуждают.

— Вы его сами живым, на ощупь, когда-нибудь видите? — спрашивают у помощника. — Может, его вообще в натуре нет, одно изображение записано.

Помощник, бедняга, сигналит им, что шеф все слышит, угомонитесь. Они как бы не понимают, знай себе травят.

— Или кто играет его? Наняли артиста подходящего.

Обсуждают без стеснения: щеки его налитые, то ли гримом разрисованные, то ли настоящие. Надо ли разговор вести с таким лицом, может, лучше в Москву обратиться. Кто-то даже матюжка пустил, вспоминая, как Роман Авдеевич выставлял себя защитником рабочего человека, в грудь себя бил. Вдруг дед Ульян сказал:

— Чего навалились, наверняка радикулит у него. Может, конечно, и другая причина медицинская имеется, всякое бывает.

Именно от этих слов Роман Авдеевич на экране свекольно налился, что-то выкрикнул, кулаком стукнул, затем щелкнул выключателем, и экран погас. Помощник за голову схватился, мужики заахали: мы, мол, не разобрались, да если б знали, что нас слышат… Дед Ульян оправдывался: «Я по себе рассуждал, меня, бывает, так радикулит схватит, не разогнуться».

Трудно объяснить было, почему именно на его сочувствие вспылил Роман Авдеевич, казалось бы, пожалел его дед… Какая-то была тут несообразность, только позднее разобрались.

Можно считать, что рабочий класс не поддержал нововведения, зато чиновный аппарат по достоинству оценил инициативу Первого. При обычном порядке проситель как войдет в кабинет, как усядется в кресло, так его оттуда клещами не вытащишь. Проситель этот добивался приема, стоял в очереди месяц-полтора, так что, войдя, он, пока не выговорится, не уйдет, у него все заготовлено, он и заспорит, и будет канючить, и в слезы пустится. Никак от него не отделаться. А телевизионная техника — она позволяет: «Извините, ничем больше помочь не могу», тумблером кляцнул, и конец, на экране никого, хочешь-не хочешь — стороны расстались. Аппаратный народ поддержал всей душой новую систему, внедрил ее. Телеприемные оборудовали себе заведующие отделами, добились этого и замы. Им сделали боксы поменьше, с черно-белыми экранами. Пропускная способность увеличилась втрое. Начинание Романа Авдеевича было подхвачено, вошло в жизнь.

Скандал, который произошел с делегацией, в городе обсуждался бурно. Интеллектуалы доказывали, что Роман Авдеевич просчитался, допустил оплошку. Надо было выйти к рабочим, сделать исключение. Пропагандисты не знали, что возразить, у всех появилось недоумение, трудно даже понять, в чем оно состояло. Никто тогда не представлял подспудной причины. Во всем этом деле имелось одно обстоятельство, никому в ту пору не известное, настолько интимное, почти неприличное, что нельзя было, чтобы о нем знали.

Дело в том, что Роман Авдеевич понял, что уменьшается в росте. Тщательно измеряя себя по отметинам на дверном косяке, он обнаружил, что укорачивается. Укорот происходил рывками: то месяц-полтора ничего, то вдруг отметочка снижается, вчера еще было нормально, а сегодня — хлоп и на какой-нибудь зазорчик снизился, съехал вниз. Вроде бы незаметно, но Роман Авдеевич навострился различать каждое сокращение, ничтожный миллиметр. Потеря этого миллиметра приводила его в отчаяние. Никому не заметно, а он-то знал. Отчего происходила эта потеря, непонятно. Измучившись, он решил обратиться к врачу. Но к какому? Не к хирургу же. Не только в специальности было дело, врач требовался такой, чтобы довериться можно было. От своих домашних и то таиться приходилось. Ведь если б узнали, если б просочилось — считай всё. Конец карьеры.