Наш начальник далеко пойдет - страница 4

В нарядную заглядывали крепильщики, смена уже закончилась. Одни прощались: «До свидания, Васильич!» А другие, увидев Галкина, заходили и усаживались на стулья вдоль стены.

— Хлопцы, — сказал Табунщиков. — Галкин сомневается, что мы сейчас хорошо работаем. — Он снова почувствовал неловкость. И вспомнил, что Дергаусов любит разговаривать в такой же манере.

— А знаете, товарищи, за что Юрий Васильевич меня наказал? — высоким дребезжащим голосом крикнул Галкин. — За то, что я его понял! Мало не согласиться с Дергаусовым, надо и свое предложить. А своего у него и отродясь не бывало. Какой он есть большой представительный мужчина перед вами, такой он целиком. Больше ничего в нем нету.

— Осудил начальника? — спросил у него Табунщиков. — Ладно, я тебя прощу, Галкин. Не знаю, что ты доказать хочешь…

— Да он всегда недовольный, — сказал Юрасов. — Зудит у него… Правда, отгул у него законный.

— Слыхали?! — воскликнул Галкин. — Зажимают человека за правду, теперь видите? Законный же отгул!

— Кто тебя зажимает? — Табунщиков говорил добродушно, больше не сбивался на казенный тон. — Первый день работаешь? Не знаешь, как отгул берут? Самовольничать не надо. Здесь шахта, а не колхоз. Производство повышенной опасности, черт тебя дери. Здесь крепильщик — это как Антей, который на себе это самое держит… свод!

— Общие слова, — сказал Галкин.

Крепильщики переглянулись. Табунщиков наклонил голову, потому что, наверное, хотел скрыть, как наливается краснотой его лицо. Но как это можно было скрыть? Он скрыл только выражение глаз.

— Будешь на лесном, — произнес Табунщиков.

— Хватит угрозами да угрозами, — ответил Галкин. — По-человечески хочу говорить.

— Ну что ты снова в бутылку лезешь? — с сожалением спросил Юрасов.

— Потому что не боюсь! — Галкин улыбался как сумасшедший.

— Ступай! — махнул рукой Табунщиков.

Галкин оглянулся, но встретил одни осуждающие взгляды. Он повернулся к начальнику участка. Тот постукивал по столу толстой могучей рукой, его глаза как будто подернулись тусклой пленкой.

— Товарищи! — сказал Галкин. — Ты, Коля! Ты, Жора! Ты, Петро!.. И ты, Юрасов! Скажите хоть слово! Что же вы молчите?

Шахтеры безмолвствовали.

— Как? — спросил Галкин, не веря. — За что же я боролся?

— Боролся? — переспросил Табунщиков. — Ты боролся? — И он неожиданно засмеялся своим славным веселым смехом.

Казалось, его смех что-то промывает в нем же самом; глаза Табунщикова заблестели, точно он выходил из тени на свет. Крепильщики подхватили его смех. Он выбрался из-за стола, подошел к Галкину и тронул его за опущенное плечо.

— Что, братец, невесело, когда все над тобой смеются? А ты хотел надо мной покуражиться. Или выставить меня этаким сатрапом… На лесной склад больше не ходи, я попрошу Дергаусова отменить приказ. Ты же не пьяница, не прогульщик, а борец? — Табунщиков повернулся к рабочим. — Нечего нам людьми разбрасываться, верно?

— Верно! — ответили ему. И лишь один Галкин криво улыбнулся.

На следующий день Табунщиков пошел к Дергаусову просить отмены наказания.

— Когда-нибудь сам станешь начальником шахты, — сказал ему Дергаусов. Ты молодой и здоровый. Такие выдерживают ношу. — Он своей костистой белой рукой показал себе на сердце. — Твою записку я подпишу. Ладно. Прямо только вороны летают. Но я бы не отступил… Ежели ты идешь на попятный, то либо ты вначале был дурак, когда послал рабочего на лесной склад, либо сейчас дурак, когда прощаешь прогульщика и пустобреха. Что тебе по душе?

— Привыкаю к местным условиям, — пожал плечами Табунщиков. В его ответе звучали спокойствие и добродушие.

— Что же тебе по душе? — повторил Дергаусов. — Дурак получаешься в любом случае.

— Этот Галкин хоть не скрывает, что ждет моего промаха, — сказал Табунщиков. — А я его как раз не накажу…

— Психолог… — усмехнулся Дергаусов, но усмехнулся не сразу, а сначала подумал над смыслом услышанного и, наверное, понял его. — Ну что же, когда-нибудь побываешь в моей шкуре. У тебя все?

Сейчас он еще мог выругать, высмеять или даже прогнать Табунщикова, все это было бы в его духе, но он заканчивал разговор сухим корректным вопросом. Ни он, ни Табунщиков еще не понимали, что только теперь по-настоящему начинаются их отношения, повторяющие миллион подобных отношений, которые складываются между пожилыми и молодыми людьми.