Наш Современник, 2005 № 05 - страница 13

А неизвестный водяной неожиданно, без клева, рванул леску и утащил удилище. В этот раз я рыбачил с лодки и, как ни колесил по реке, надеясь, что бамбуковое удилище всплывет, — безрезультатно. Вот уж, право, «как в воду кануло».

По вечерам, устав писать за столом, я выходил прогуляться по берегу реки. Стояла поздняя осень. Погода была пасмурная, похоже, вот-вот пойдет снег. На Дону пусто: ни парохода, ни лодки, дебаркадер увели в затон. От зеленоватой воды веяло холодом. Верховой ветер нагонял волны. Они шумно плескались о ледяные окраинцы берега. Оголились пойменные леса, лишь кое-где на молодых деревьях еще трепетали желтые листья. В распутицу или снежные заносы редко сюда пробьется машина.

А вот уже и морозы, и пурга. Выйду на крыльцо: свистит ветер, метет снег, глухо и темно, хоть глаз выколи, и попритчится, что я не в соседстве с Шолоховым, а в тундре за Полярным кругом.

Зимняя глухомань настраивала на философские размышления, на осмысление жизни и своего пребывания в ней. Я как бы оглядывался вокруг, пытаясь понять, что за люди окружали Шолохова. Такие впечатляющие в «Тихом Доне» и первой книге «Поднятой целины», вешенские казаки выглядели буднично, прозаично. За два года, прожитые здесь, я встретил разве только… «Лушку». Я недоумевал: где Шолохов подсмотрел своих героев?

Все же мне повезло. Я познакомился с необычным человеком, редактором Казанской районной газеты Поповым. Этот район входил в собкоровский куст, и я часто навещал нового знакомого. В разъездах иной раз выручал шолоховский ГАЗ-67.

— В наше время всеобщей специализации мы меньше знаем о себе, чем о своей профессии, — говорил Попов, прохаживаясь по кабинету, одетый в тройку, в полуботинках, при галстуке, совсем не по-станичному. Он холил бородку и усы, напоминая интеллигента чеховской поры, и хоть был старше меня всего лет на пять-восемь, но казался стариком, умудренным жизненным опытом. Он на многое открыл мне глаза. — Мы редко спрашиваем себя: «Кто мы? Кто наши предки? Что за край, где мы живем?» Еще реже читаем Соловьева, Ключевского, прекрасную многотомную историю СССР и тем, по сути дела, обкрадываем себя. Ведь Соловьев, Ключевский и другие наши великие историки дают в своих произведениях широкую панораму не только исторических событий, но и быта народа, его этнографии и языка. Книги Ключевского захватывают, увлекают, как роман.

Беседы наши переходил и в горячие споры, обращались то к энциклопедии, то к Толковому словарю Даля. К своему стыду, лишь на тридцать третьем году жизни я по-настоящему разобрался, что за народ русские, к которым сам принадлежал. На простой вопрос Попова о происхождении слова «русский» или «росс», как говорили в старину, я ответил невнятно и едва не причислил русских к монголам.

Еще более скудными сведениями я располагал о казаках, кубанских и донских, среди которых прожил большую часть жизни. По школьным учебникам, донские казаки — это беглые от крепостного права крестьяне. На самом деле славянские племена населяли восточные берега Черного, Азовского морей и бассейн Дона задолго до крепостного права. Уже в начале нашей эры в разных свидетельствах упоминаются славяне-анты и славяне-русы, заселявшие Северный Кавказ.

На Нижней Волге, по Хопру, Бузулуку и Медведице донских казаков зовут «чига», вкладывая в слово насмешливый оттенок, как обычно в кличку. Но еще древние греческие и римские историки и географы с I по XII века упоминают народ «чига» в приазовских и донских землях. Не предки ли это нынешних казаков?

Меня заинтересовало и другое слово — «чепига», деревянный остов плуга. Ведь «верховые» казаки искони занимались земледелием, а «низовые» до Петра Великого — охотой да разбоями, не пахали, не сеяли. «Верховых» они дразнили «чигою», а те в свою очередь низовых — черкесским словом «тумою», что значит «приблудный», «нечистокровный». Может быть, «чепига» преобразовалась в «чигу»? На этот вопрос вернее всего ответила бы этимология.

В одной брошюре, взятой у Попова (библиотека его была довольно интересная, преимущественно философская), я вычитал о том, что «расселение части казаков началось довольно рано, с IV и V веков на Днепр и далее на Север, на берега Балтийского моря и в другие места, где они впоследствии стали известны под именами варягов, новгородских ушкуйников* и др., что в XIV и XV вв., по распадении Золотой Орды, казачество вновь слетается в древнюю свою родину, страну предков, на берега тихого Дона и Азовского моря, под четырьмя главными названиями, по московским и турецким летописям: а) азовских казаков, или сыры-аз-ман (царственных азовских людей); б) черкасов (днепровских); в) новгородских повольников (с Волги) и г) казаков рязанских, населявших своими городками всё пространство к югу от Оки до степей воронежских».