Наша союзница – ночь - страница 19
– Но здесь нас могут заметить мятежники.
– Надо так ходить, чтобы не заметили. Две недели тренировались в своем тылу, а теперь будем сдавать экзамены на зрелость. А мятежников и интервентов я тоже видела. В 1918 году в наших краях вместе с белыми, то есть мятежниками, появились и английские интервенты. Я тогда батрачкой работала. Богатеи радовались, помогали им, а беднота, сколько ни пугали ее зверствами красных, не пошла за белыми.
– Пошли в Красную Армию или в партизаны? – спросил Доминго.
– В нашем селе партизан не было, не было и боев, англичане, как начинало темнеть, сидели по домам и близко никого не подпускали, а охраняли их белые, которые с ними были, да и те ночью из деревни никуда не выходили.
– Значит, боялись ночи. Это очень хорошо, – согласился капитан.
Мое участие в походе доставило много неприятностей Доминго: никто не хотел оставаться на базе.
– Женщина идет, а мы что… – говорил Сальвадор.
По пути заехали в штаб узнать обстановку. Тут нас в походном виде заметили командующий и советник Колев[24].
Колев отозвал Рудольфо и меня в сторону.
– А вы зачем сами идете? – спросил он Вольфа.
– Первый раз обязательно надо.
– Ну а если вас захватят мятежники?
– Фронта сплошного нет. Преследовать по следу не дадим. Есть гранаты замедленного действия, а к утру вернемся, – ответил Рудольфо.
– Не собираетесь ли и вы, Луиза, с ними идти, что так оделись? – спросил меня Колев.
– Как видите, собралась! Рудольфо без меня что глухонемой!
– Ну и дали вам хозяина, – посочувствовал Колев.
На прощание он пожал нам руки, пожелав успеха.
С Владимиром Яковлевичем и его переводчицей Лялей Константиновской[25] на Теруэльском фронте я встречалась не раз.
Когда я ей однажды пожаловалась на холод в помещении, где мы расположились, Константиновская ответила:
– Холод – это плохо, но от холода можно укрыться, а вот мне приходится со своим «неистовым» советником днем по бригадам ездить, а ночью над планами вместе с испанскими командирами сидеть. До того недавно доработалась, что пришлось разрезать боты, так от переутомления распухли ноги!
Меня поражало, сколько энергии и мужества в этой маленький, такой еще молоденькой девушке, какой она оставалась бодрой при большой перегрузке в работе и неудачах на фронте, совсем такой же, как неутомимый Колпакчи.
Мы ехали машиной на участок, откуда должны были идти на операцию. Я была полна раздумий и очень далека от оптимистических настроений.
Все случилось внезапно. Готовили людей, но никогда с Рудольфо не было даже разговора, что мы пойдем вместе с испанцами в тыл мятежников. Я знала, что он был в тылу у Деникина, в окружении, пробирался в свою часть пять суток и чуть было не влип при переходе через линию фронта, переодевшись под местного крестьянина; знала, что он обучал партизан диверсиям еще до Академии; но в тыл противника, да еще в чужой стране, он шел впервые.
Правда, у него нет семьи, и сирот не останется.
Рудольфо говорил, что, хотя не родился в рубашке, но уверен в успехе, так как «наша союзница – ночь». Я тогда не знала, что ему много раз доводилось перебрасывать разведчиков через границу.
Незаметно мы прибыли к штабу батальона. Тут Доминго и Рудольфо, с участием проводников, договорились с комбатом и направились к позициям роты, откуда нам предстояло идти в тыл мятежников.
Передний край оказался совсем иным, чем я представляла по военной подготовке в институте… Никаких окопов. Солдаты размещались в одинокой пустой избе пастуха. Вдали, по направлению к мятежникам, лес и… неизвестность, но командир роты утверждает, что фашистский заслон находится в другой пастушьей избе, километрах в двух западнее, и можно пройти незаметно даже в светлое время.
– Выделите ваших проводников, – попросил Доминго статного на вид, чисто выбритого командира роты с черно-красным галстуком.
– Нет приказа! – коротко ответил анархист, дымя сигаретой, и проводников не дал. Капитан выругался и приказал людям перекурить.
Вместе с командиром роты и нашими проводниками мы несколько минут осматривали местность в бинокль.
Впереди виднелся казавшийся густым темный лес. Перед ним на плоскогорье только редкие маленькие кустики, когда-то объеденные овцами.