Наше море - страница 62
Особенно много поставил противник мин на участке Геленджик — Мысхако. Отряду тральщиков предстояло отправиться в этот густо заминированный район.
В конце сентября мы провожали первый отряд катерных тральщиков. Офицеры и матросы уже знали о том, что эти корабли больше не вернутся в свою базу. Вслед за наступающими войсками Красной Армии тральщики уходили в новые освобождаемые базы. Все ближе и ближе родные берега Крыма…
Тральщики стояли у берегового причала, готовые к выходу в море. Личный состав находился на верхних палубах кораблей в ожидании прихода контр–адмирала.
На барже у сходни собрались офицеры уходивших тральщиков и провожавшие их флагманские специалисты.
Траление всегда считалось в бригаде основным, родным и кровным делом, и большинство офицеров прекрасно знали и любили эту работу.
— До свидания, Владимир Георгиевич! Встретимся в Новороссийске, — стал прощаться со мной Чугуенко, заметив [140] контр–адмирала Новикова, направлявшегося от плавбазы к месту стоянки тральщиков.
— Ни пуха ни пера славным минерам! Желаю удачи! — ответил я.
Контр–адмирал Новиков попрощался с офицерами, остающимися в базе, и, обращаясь к Студеничникову, сказал:
— И штабу бригады здесь нечего сидеть. Надо двигаться ближе к Крыму. Где густо заминировано, там наше место.
Отряд кораблей остановился в Геленджике. Катера–тральщики и трал–баржи ошвартовались у Каменной и Северной пристаней, где совсем недавно стояли сторожевые катера 1‑го Краснознаменного дивизиона. Отсюда они уходили во главе с Глуховым к Таманскому полуострову в район озера Соленого, чтобы окончательно очистить от фашистов Кавказ.
Чугуенко, сойдя с тральщика на берег, с любопытством разглядывал Геленджик.
Он и раньше бывал в этом курортном городке: перед войной отдыхал и тренировался здесь в спортивном лагере. С Геленджиком были связаны воспоминания о голубом море и солнечном пляже, о терпком вине и каленом черноморском загаре. Чугуенко слышал от старожилов, что Геленджик в переводе на русский язык означает Белая невеста. И городок в ту весну действительно утопал в белом цветении деревьев.
А сейчас Геленджик, как и все приморские города, находившиеся вблизи фронта, лежал в развалинах: разбросанные взрывом камни мостовых, разбитые дома, разрушенные заборы и изгороди. У обрыва возле бухты виднелись темные провалы окопов, колючая проволока. Но в порту было оживленно. У низкой широкой пристани разгружалась баржа. Солдаты, сбросив шинели и ватники, выкатывали по крутым сходням бочки с солониной, вытаскивали мешки с мукой. Другие весело, с шумом грузили все это на автомашины, стоящие в очереди у причалов. Груженые автомашины с надрывным гулом уходили по пыльной дороге к Новороссийску.
— Все тылы на Тамань потянулись! Скоро будет бросок на Крым! Видишь, что делается, Иван Васильевич? — проговорил Чугуенко. [141]
— Дело за нами, — ответил флагмин. — Как только протралим фарватер, так и пойдут баржи и пароходы с грузами на Новороссийск и Анапу!
По прибытии в Геленджик контр–адмирал Новиков связался со штабом военно–морской базы. Штаб находился уже в Новороссийске. Надо было договориться о планах и сроках работ и об участии минеров базы в тралении.
Чугуенко провел весь день в хлопотах, размещая людей и расставляя корабли в бухте.
На следующий день рано утром, еще до восхода солнца, Чугуенко и Щепаченко на тральщике вышли из Геленджика к Новороссийску. На море было очень тихо, от остывшей за ночь воды поднимался туман. Солнце, скрытое высокими горами, окружающими Новороссийскую бухту, долго не появлялось. Наконец, поднявшись над вершинами, оно осветило и горы, и берег, и холодное море. На тральщике сразу стало тепло. Матросы расстегнули бушлаты и шинели, обсохла верхняя палуба. Чугуенко в большой бинокль продолжал рассматривать приближающиеся молы Новороссийской гавани.
С берега подул ветерок. Он закурчавил море и стал потихоньку раскачивать тральщик. Издали разрушения в молах, там, где взорваны немецкие доты, были почти не видны, и только когда тральщик приблизился, обнаружились рваные острые углы проломов. На них, набегая, играла мелкая волна.