Насилие - страница 4

— Не здесь.

— Значит, он так быстро выполнил свою задачу?

— Он не мертв, — отрезала она, — хотя с тем же успехом мог бы быть. Я не позволяю ему прикасаться ко мне.

Гэвин усмехнулся.

— Как это прискорбно для него.

— О да. Меня забавляет видеть, как он потеет и умоляет, как вонючая свинья.

Гэвин перестал улыбаться. На ней была тонкая сорочка из шелка и кружев. Отвращение наполнило его. Белый цвет не шел блондинкам. Уж точно не этой блондинке. Белый цвет символизировал чистоту и невинность, его сестра не обладала ни тем, ни другим.

Он выпрямился и отстранился, прежде чем их губы успели соприкоснуться.

— Уходи.

Она выбила у него из рук альбом для рисования.

— Нет, пока ты не посмотришь на меня.

Он так и сделал, с раздражением, которое больше не пытался скрыть.

— Подними альбом и передай мне.

— Тебе нравится, когда люди подчиняются тебе, не так ли, мой темный Адонис?

Гэвин продолжал спокойно смотреть в ее бледно-голубые глаза, ничего не говоря. Хотя, думая. Всегда думая.

— Я знаю, что ты убил свою игрушку. Селеста рассказала мне все о... как ее звали? Валери? Ты поступил правильно, несмотря ни на что. Она была слабой и не очень хорошенькой.

Его губы скривились в усмешке, когда она сказала «несмотря ни на что», и, приняв это за нежность, она обхватила его запястье своими тонкими сильными пальцами.

— Я никогда не говорил, что ты можешь прикасаться ко мне.

Она прижала его ладонь к своей груди и выгнулась навстречу ему. Сквозь тонкий слой ткани он почувствовал, как затвердел ее сосок.

— Займись со мной любовью, — сказала она. — Мой муж настолько импотент, насколько жалок и глуп.

— Бесподобный мужчина, твой муж.

— Я хочу почувствовать внутри себя настоящего мужчину. Я хочу знать, что значит быть оттраханной.

— Не похоже, что тебе нужна какая-либо помощь в этом деле. Ты выбрала свою кровать, хотя это и плохой выбор. Боюсь, что сейчас у тебя есть только один вариант — лечь в нее.

— Тогда ты оскорбляешь себя. Ты всегда был моим выбором. Мой первый выбор.

— Нет.

— В нашей крови есть сталь. Наш долг, твой и мой, — продолжить семейное наследие. Лука думает только о своих книгах, а Дориан предпочитает компанию мужчин. Леона и Селеста... Ну, они идиотки, глупые создания, которые выйдут замуж за глупых, мужей-идиотов...

— Как сделала ты.

Она схватила его между ног. Гэвин зарычал и попытался схватить ее за руку, но Анна-Мария была быстрее, и она использовала весь свой вес, чтобы прижать его обратно к матрасу, крепко сжимая свой приз.

— Ты возбужден, и я не потерплю отказа.

— Я не думаю о тебе. Моя игрушка, как ты ее называешь, жива.

Ее улыбка померкла.

— Что?

— Неужели Селеста забыла сообщить тебе об этом пустяковом факте? Ах, милая. Возможно, твое влияние здесь не так велико, как ты думала.

— Ты самодовольный сукин сын...

Он спихнул ее с кровати, толкнув ногами. Она неуклюжей кучей упала на пол, сорочка задралась до бедер.

— Я предлагаю приберечь свои супружеские визиты для твоего мужа, — издевательски проговорил он, — Но, поскольку ты уже, внизу, возможно, могла бы быть полезна по-другому, передав мне альбом для рисования.

Она швырнула его в него.

— Ублюдок.

— Как грубо. — Он легко поймал альбом. — Теперь можешь идти.

Гэвин не стал смотреть, не пролилась ли кровь от его слов. Они прозвучали правдиво, и новые идеи, подпитываемые его отвращением к сводной сестре и его гневом на Вэл, вылились из угля на страницу, образовав скетч из набросков, каракулей и скорописных заметок.

«Ты всегда был моим выбором, — сказала она. — Мой первый выбор».

Был ли выбор? Он совсем забыл. Другие варианты. Другие женщины, с рыжими волосами и наглыми глазами. Он провел пальцами по шее, обводя края шрама, оставленного зазубренным лезвием.

Так много способов убийства.

Времена года сменяли друг друга, но его мысли оставались прежними: кипящими, неистовыми и нечистыми. Но теперь... теперь у него была цель отфильтровать их.

Его мать не задавала вопросов о его прибытии в родные пенаты и не делала достаточно долгих пауз в их кратком обмене репликами, чтобы заметить засыхающую кровь под его ногтями. И даже если бы она заметила, она бы ничего не сказала. Ничего не сделала. Не важно виновен он или нет, пока она оставалась в стороне от этого дела. В конце концов все сводилось к самосохранению.