Наследник Громовержца - страница 7

А когда мне исполнилось семнадцать, дед Янус привёл меня сюда, на Зевсову башню, и попросил вызвать грозу. С того времени я ежегодно в последний день йовиналий устраивал в Олимпийском предгорье сумеречные грозы с горячими ливнями, и всё чаще меня сравнивали с легендарным Зевсом-Юпитером. Это сравнение (что греха таить) очень льстило моему тщеславию — но вместе с тем здорово смущало меня…

Гроза отгремела, дождь закончился и тучи стали расходиться. Убедившись, что моего вмешательства больше не потребуется, я покинул верхнюю площадку башни и начал спускаться вниз по винтовой лестнице. С каждым моим шагом воздух становился плотнее, и от избытка кислорода в крови у меня слегка закружилась голова.

На четвёртом уровне я свернул в короткий боковой коридор и вошёл в рабочий кабинет понтифика. Отец сидел за столом и внимательно просматривал какие-то бумаги. Услышав звук открывшейся двери, он поднял голову и повернулся ко мне.

— Уже закончил?

— Да, — ответил я. — А ты не был в долине?

— Почему же, смотался ненадолго, — ответил отец. И впрямь: его чёрные волосы слегка поблёскивали от влаги. — Ты, как всегда, мощно задвинул. Гроза была великолепная.

Поскольку в кабинете было тепло, я снял тогу, устроился в кресле под стеной и посмотрел на часы.

— Ты же не против, если я подожду здесь Диану? Мы договорились, что в три она зайдёт за мной.

Отец ухмыльнулся:

— Опять смываешься? Твои фаны будут огорчены.

Моими фанами он называл тех Сумеречных, в основном молодёжь, которые искренне верили, что я являюсь воплощением Зевса-Юпитера, и оказывали мне всяческие знаки почтения. Особенно назойливыми они становились после очередной грозы, и в такие дни я прятался от них в Авалоне, где они достать меня не могли.

— Ну и пусть себе огорчаются, сколько влезет, — устало произнёс я. — И знаешь, теперь я начинаю понимать, почему Зевс убежал куда глаза глядят.

— Ни черта ты не понимаешь, — любезно сказал отец. — Зевс шестьсот лет метал молнии с Олимпа, пока не задолбался. К тому же он был знаменит не только своими грозами. Вот проживёшь хоть пару столетий, сумеешь оправдать хоть на десятую часть те щедрые авансы, которые тебе раздают, тогда и сможешь говорить, что понимаешь Зевса.

— А я не собираюсь оправдывать ничьих авансов, кроме своих собственных, — ответил я сердито. — Мне по барабану, чего от меня ждут. Я стану тем, кем сам хочу стать.

Отец пристально посмотрел на меня. Я стойко выдержал его острый, испытующий взгляд и глаз не отвёл.

— Это правильные слова, Феб, — произнёс он. — Вот только твоя злость совершенно излишня, она свидетельствует о слабости и неуверенности в собственных силах. Если тебе действительно до лампочки, то живи своим умом и не обращай внимания на всю эту болтовню о наследнике Громовержца.

Я вздохнул.

— Легко сказать: «не обращай внимания». Это здорово раздражает… А ещё говорят, — закинул я удочку, — что я должен стать твоим преемником на посту понтифика.

— Да, — подтвердил отец, — такие разговоры имеют место. Но они преждевременны. Безусловно, у тебя есть все задатки сильного лидера, да и харизмы хватает, однако твой потенциал ещё нужно реализовать. Вот лет через тридцать-сорок будет видно, на что ты годишься.

— У меня не тот склад характера, — заметил я. — И в будущем это вряд ли изменится. Мне совсем не по душе административная работа.

— Думаешь, мне она нравится? — с горечью рассмеялся отец. — Да будь моя воля, я бросил бы всё, вернулся на свою любимую Землю Аврелия и снова стал бы командовать неаполитанской армией. Я воин, а не политик. Но Янус решил сделать меня понтификом — а он, когда захочет, бывает чертовски убедительным.

— Тем не менее один раз ты ему отказал.

— А потом целых сто лет чувствовал себя виноватым перед ним. Ощущение не из приятных, доложу тебе. Поэтому прими мой совет: если в будущем он предложит тебе должность, лучше согласись, отмотай свой срок и живи дальше со спокойной совестью.

Я покачал головой:

— Ну нет уж. Лучше я сделаю так, чтобы он вообще не предлагал.

Наш разговор прервал тихий стук — но не во входную дверь, а в дверцу шкафа между книжными полками. На самом деле там находился не шкаф, а «ниша» — небольшая комнатушка, где защитные чары, предохранявшие дворец понтифика и весь город Олимп от внешнего вторжения, были несколько модифицированы, чтобы пропускать адептов Источника.