Наследники Кремля - страница 14

К этому времени уже успели заглохнуть традиции московского периода, когда придворный элемент занимал видное место в жизни «царствующего града». При Петре I старый придворный быт разложился, и вместе с тем исчезла из царского окружены та специфическая атмосфера, которая составляет душу двора. Правда, тогда же появились в России новые, перенесенные из Европы формы придворной жизни, но это были именно формы, не заполненные соответственным содержанием, хотя материала для такого содержания можно было при желании найти сколько угодно в русском обществе. Петру нужны были не украшенные разными громкими званиями камер-лакеи, пригодные только для выполнения церемониальных обрядностей, а сотрудники, с которыми он мог и работать, и отдыхать после работы. «Компания» при нем преобладала над двором. Она не разлучалась с ним и в Москве, когда он наездом бывал там, с ней он проводил время в Немецкой слободе и Лефортове за работой и шумными, непринужденными пирушками. Потехи в кругу близких людей, потехи маскарадные, в которых «компания» смешивалась с улицей, триумфальные процессии — вот показная сторона московского времяпровождения Петра I, не имевшая ничего общего с придворными церемониями. Екатерина и в свое царствование не заглянула в Москву. Впрочем, и при ней традиции «компании» господствовали в придворной жизни.

При Петре II, казалось, налицо были все условия, необходимые для создания двора в настоящем смысле слова. В Москве вокруг царя столпилось множество людей, бегавших от дела, любивших широко и весело пожить. Правительственная деятельность заглохла. В правящих сферах замечалось утомление после встряски, пережитой при Петре I, желание покоя во что бы то ни стало, отвечавшее такому же настроению народа. Сам царь сторонился от серьезных занятий, обнаруживал отвращение к ним. Несмотря на такое скопление благоприятных задатков, придворная жизнь (в смысле безделья урегулированного, введенного в обрядовые формы, какое господствовало при дворах императриц, преемниц Петра II) не наладилась. Придворные празднества были крайне редки, приемы во дворце, сопровождавшиеся банкетами и иногда иллюминациями, бывали только в царские дни и в дни орденских праздников (св. Андрея и св. Александра Невского). О куртагах, спектаклях, маскарадах не было и помину. Петр, постоянно отлучавшийся из Москвы на охоту, появлялся в своем дворе в качестве редкого гостя и, видимо, тяготился всякими придворными церемониями. Иностранные министры, проживавшие тогда в Москве, по целым неделям выжидали возможности залучить царя на устраиваемые ими празднества. Не объединенный общеобязательным отбыванием придворной повинности, двор распался на насколько отдельных кружков, из которых каждый жил особою жизнью.

Петр замкнулся в кружке Долгоруких, которые ревниво оберегали его от всякого постороннего влияния. Говорили, что они постарались даже не допустить сближения между ним и его бабушкой, царицей Евдокией (Лопухиной, первой женой Петра I), проживавшей с 1727 года в Москве сначала в Новодевичьем, потом в Вознесенском кремлевском монастыре. По-видимому, Долгорукие имели основание опасаться этого сближения: при первом свидании с внуком и его сестрою Натальей, состоявшемся в присутствии цесаревны Елизаветы Петровны, старая царица убеждала его изменить образ жизни и жениться, хотя бы даже на иностранке. Петр отнесся к бабушке очень холодно и хотя назначил ей приличное содержание — 60 тыс. рублей в год, но свиданий с нею стал избегать. Вскоре она была удалена из Кремля опять в Новодевичий монастырь. Происками Алексея Долгорукого современные наблюдатели объясняли и охлаждение Петра к Елизавете, с которою он раньше был очень дружен и делил постоянно свои забавы. Поговаривали даже, что он был неравнодушен к своей красивой и веселой тетке и одно время ревновал ее к фавориту, кн. Ивану. Как бы то ни было, все заметили, что в Москве Петр стал чуждаться Елизаветы, и дружеские отношения между ними постепенно прекратились.

Остермана, как возможного соперника, кн. Алексей также, несомненно, сильно недолюбливал, но не предпринимал против него решительных мер, отчасти потому, что под него, тонкого политика и незаменимого дельца, подкопаться было очень трудно, отчасти же и потому, что от него нельзя было ожидать серьезного сопротивления долгоруковской группы.