Наследники Кремля - страница 21

На роль наследника престола ею был избран принц Гольштейнский Карл Петр Ульрих.

Этот назначенный ею наследник (по определению всегда ехидного В. О. Ключевского, «самое неприятное из всего неприятного, что только оставила после себя императрица Елизавета») был ее племянником, сыном сестры Елизаветы и внуком шведского короля Карла XII. Вследствие этого мальчику, кроме трона маленького герцогства Гольштейнского, «грозила серьезная опасность стать наследником двух крупных престолов — шведского и русского».

Поначалу маленького Карла Петра Ульриха готовили к шведскому престолу. Он изучал шведский язык, лютеранский катехизис, латинскую грамматику. О России, русском языке он не имел и понятия. Но вот испуганной Елизавете понадобилось укрепить свой трон назначением «законного престолонаследника».

Исполняя возложенное на него поручение, майор Корф уже привез в Петербург герцога Карла Петра Ульриха. Его поторопились женить на принцессе Ангальт-Цербстской — Софии Фредерике Августе. Кому же непонятно, что соединение Карла Петра Ульриха Гольштейн-Готторпского с Софией Фредерикой Августой Ангальт-Цербстской должно естественно дать в результате переименование одного из них в самодержца всероссийского Петра III Романова, а второй — в ее императорское величество Екатерину II. Для русского престола, для самодержцев российских воистину «закон не писан».

Когда четырнадцатилетнего Карла Петра Ульриха привезли в Россию, он приехал таким неучем, что даже Елизавета Петровна, женщина в этом отношении довольно беспечная, пришла в ужас и заахала! Мальчик-то был явно ненормальным, типичный вырожденец с дегенеративными чертами лица, белесыми глазами и всегда полуоткрытым ртом. Даже В. О. Ключевский, несмотря на цензурные условия своего времени, говорит об этом царе как об алкоголике, человеке ленивом и вздорном, который «в лета мужества остался тем же, чем был в детстве: на серьезные вещи он смотрел детским взглядом, к детским затеям относился с серьезностью взрослого мужа».

Когда после двухлетнего пребывания на троне Петр III по системе, которая к тому времени уже успела обратиться при русском дворе в традицию, будет сброшен с престола Екатериной, когда он будет задушен в Ропше, всем будет казаться, что иначе и быть не могло. «Он дал себя прогнать с престола Екатерине, как мальчик, которого отсылают спать», — презрительно скажет о покойном король Фридрих. «Снисходительность была важнейшей ошибкой этого государя, — авторитетно заявит доживающий свои дни Бирон. — Руссими должно повелевать не иначе, как кнутом и топором».

Петр III, как и Павел I, оклеветан и слишком очернен на страницах истории — таково было мнение хорошо знавшего и прекрасно чувствовавшего русскую историю Льва Толстого. Кое-какие добрые черты в характере Петра III и вправду успели проявиться. Петр III уничтожил, например, Тайную канцелярию Петра I. По выражению принятого им указа, это ведомство «дает способ клеветать людям на своих врагов, почему отныне Тайная канцелярия уничтожается навсегда». Мы знаем, что это «навсегда» в царском указе сохранит свою силу ненадолго, но наличие добрых намерений Петра III здесь бесспорно.

Столь же ярко проявлялись его добрые намерения в указе об уничтожении обязательной службы для дворян. По свидетельству современника, этот указ вызвал всеобщее ликование. Люди целовались на улицах, поздравляли друг друга. Был еще указ о запрещении преследования раскольников. Раскольникам, бежавшим в прежнее время за границу, он позволял вернуться в Россию, отвел им землю и приказал «защищать от всяческих обид».

Наряду с этими добрыми чертами в характере Петра III сплошь и рядом оказывается ярко выраженный тип буйного психопата. Уже когда в январе 1742 года Карл Петр Ульрих торжественно въезжает в Петербург, когда его торжественно встречают с пышностью, подобающей будущему императору, он на всех видевших его производит впечатление полу идиота.

Первая забота, которую приходится взять на себя выписавшей его Елизавете, — это забота о целом штате врачей, которые принялись за лечение этого хилого, развинченного мальчика, похожего на впавшего в детство старика.