Наследники Кремля - страница 28

Еще хуже было то, что его окружили многочисленными няньками и бабками, которые извратили мальчика не только физически, но и нравственно.

«У семи нянек дитя без глазу», — говорит пословица. Так и вышло с воспитанием Павла I. Это был болезненный, слабый мальчик, и если его физическое воспитание стояло ниже всякой критики, то его нравственное и умственное было совсем омерзительное.

Шести лет его уже взяли в оперу, где давались французская трагедия «Митридат» и балет, и шести лет он сидел за придворными обедами и принимал иностранных посланников в особых аудиенциях!

Но ужасом преисполняется душа всякого русского патриота при известиях о тех положительно искусственных усилиях испортить воображение отрока чтением безнравственных книг, сладкими и чрезмерными яствами, зрелищем безнравственных пьес, а главное, бесстыдными беседами и разговорами в присутствии ребенка. Рано, очень рано стремились направить Павла на путь порока и разврата!

Павлу позволялось читать все без разбору, и так как его научное образование было совершенно ложное и при изучении «права и подобных государственных наук» он лишь скучал, то он с тем большею страстью предавался чтению книг, раздражающих половую и нервную систему.

Так, ему давали читать «Жиль Блаз», на любовных сценах останавливали его особенное внимание.

Павел был очень впечатлительный мальчик, неудивительно поэтому, что подобного рода книги разгорячили его воображение и очень рано пробудили в нем неопределенные чувства и страстные желания похоти, а его окружающим и придворным доставило это искусственное половое раздражение невинного ребенка особое удовольствие.

Испорченные до мозга костей развратники умилялись наивным возбуждением мальчика, и старая блудница Екатерина сама вызывала похотливые чувства в своем сыне. Так, будучи раз вместе с ним в Смольном монастыре, она шутя спросила наследника, не хочет ли он поселиться среди этих девушек, а в театре она желает знать, какая из актрис ему более нравится, а затем — какая из ее фрейлин.

Известно, что сластолюбцы чувствуют особое наслаждение в развращении и растлевании невинных детей. Итак, мы видим, что фаворит Екатерины граф Григорий Орлов, мечтавший о возведении на престол сына своего Бобринского, прижитого с Екатериной, предлагает Павлу посещать фрейлин ее величества, живших во дворце, а фрейлины в свою очередь были выучены — да их, впрочем, едва ли надо было научать — влиять в указанном смысле на молодого великого князя. Когда Павел высказал опасение, что мать рассердится, Екатерина восторженно разрешает ему это. И вот он отправляется к фрейлинам; лицо его возбужденно сияет, его сопровождают его воспитатель Панин и граф Орлов. Они посетили всех фрейлин: иную он позволил себе пощупать, иным он пожимал страстно руки, — и, когда он вернулся в свои покои, он разлегся на диване, предаваясь сладким мечтам о запрещенной любви.

Понятно, что визиты не ограничились одним этим разом и повторялись затем без всяких провожатых.

Но на что был способен 12-летний мальчик, физически едва развитый? Конечно, серьезных последствий его похождения иметь не могли, ими только имелось в виду вызвать раннее пробуждение страстей в мальчике.

Эти неопределенные чувства перешли наконец в настоящую любовь, и 12-летний Павел имел уже довольно ясные понятия о любви и о том, в чем она выражалась. Да, он знал, что мужья надувают своих жен и что замужние женщины принимают у себя по ночам чужих мужчин — холостых и женатых, 12-летний, он был посвящен во все тайники законной и запрещенной любви. В 1765 году дали ему разыграть целую историю детской любви с фрейлиной Верой Чоглоковой, дочерью той Чоглоковой, которая в свое время была назначена в надзирательницы к Екатерине, — онанизм воображения был готов.

Екатерина под предлогом испытания мужеспособности Павла сводит его в 1768 году, т. е. когда ему только исполнилось 14 лет, с женщиной, и восторг ее не знает пределов, когда от этого мальчика рождается сын.

Все это может показаться неправдоподобным, до того это сводничество противно всем человеческим законам, а вместе с тем как в России, так и за границей сохранилось не только имя женщины, отдавшейся на совершение преступления, но и преступного плода.