Наставления его преподобия - страница 8

А Шпотава, пережив еще одну блистательную вспышку спекуляций, — было-таки чем поживиться, когда немцы побросали свое имущество, а парни в полушубках перестреляли и ту малую толику евреев, которые, вернувшись из лагерей, надеялись поселиться в своих старых жилищах, — Шпотава зажила прежней довоенной (вернее, военной) жизнью. Увы! Уже появились в местечке первые пепеэровцы, взялся за работу Отдел государственной безопасности, и идиллия, вожделенная идиллия военных времен, разлетелась прахом, и даже у орла свалилась с головы корона, зато хохолок был зачесан так лихо, как у молоденького паренька из ОГБ, который глаз не сомкнет, а убережет Польшу от беды.

Миновав костел, капрал Есенек спустился по извилистой дорожке парка, мельком оглядел пасшихся под дубами госхозовских коров и прошел к службам. Полюбовавшись на новую, еще не достроенную льносушильню, он направился в контору. Пожал руку директору, который сидел под большим портретом Сталина, против доски с указаниями норм полевых работ и что-то писал, и спросил:

— Ну как, пойдем?

Пройдя между сушильней и недавно выстроенным свинарником, они вышли в поле. Директор госхоза, плотный, приземистый мужчина, приехал на Краковщину из-под Белостока. Малоземельный крестьянин, он всю войну партизанил, из партизан пошел на организационную работу в уездном комитете партии СЛ[5], но, не выдержав, как он говорил, «бумагомарания», попросился в госхоз; на самом деле под его опекой находилась вся деревня. У этого толстяка голова была полным полна новых проектов. В то время как граф, бывший владелец имения, бежавший с немцами на запад, жил, если верить молве, в Париже (люди все узнают!) и ездил в Монте-Карло, чтобы за игорным столом спускать капиталы, помещенные перед войной в швейцарских банках, толстяк приводил в порядок имение и превратил его в госхоз. В первое время директору не разрешали экспериментировать, из центра шли инструкции и распоряжения, от которых у мужиков волосы становились дыбом. Инструкции эти диктовали сроки сева и уборки, распределяли участки под уже посеянные хлеба и посаженные овощи. Инструкции доходили, а искусственное удобрение не доходило: его получали богатые единоличники, кулаки; повсюду вели агитацию правые; словом, нелегко было управлять госхозом. Со временем, однако, директору удалось навести порядок, а Отдел государственной безопасности выловил из областного управления бюрократов, которые знали, сколько лошадей работает в госхозе и сколько их можно отобрать у него и отправить в другое место, но нуждами госхоза не интересовались. Толстяк стал выращивать высокосортную семенную сахарную свеклу, кормовые травы, отечественные сорта льна, затеял эксперименты с коноплей, утверждая, что ее можно привить и на краковских холмах, раздобыл для своего хозяйства образцы высокосортного картофеля, а узнав из советских газет о широкой кампании посевов проса в пострадавших от засухи степях Украины, организовал у себя опытную станцию, где выращивал просо, и добился хороших урожаев — по двенадцать центнеров с гектара. Наконец, когда семена госхоза прославились во всем уезде и даже воеводстве, а бывшие графские батраки стали зарабатывать по шестьдесят тысяч злотых одними деньгами, толстяк приступил к осуществлению широко задуманного плана, постепенно развивая и животноводство. И вместе с сушильней для льна и конопли в госхозе появился благоустроенный скотный двор. Не переводя дыхания, толстяк, к великому удивлению крестьян, уже проектировал постройку помещения для детского сада, отведя для этого часть парка, а бывший графский дворец назначил под библиотеку, читальный зал, клуб и зал собраний. Всякий раз, когда в рыцарском зале, украшенном гербами, собирались мужики, он напоминал им, что теперь они хозяева этой земли и никакой пан в этот зал больше не вернется.

Итак, они вышли в поле, пересекли жнивье, которое распахивали под озимь, и подошли к высокому стогу сена. Ветер засыпал глаза пеплом и клочками обгорелой соломы. Стог вонял гарью, как опаленная свиная шкура. Хорошо еще, что ночью неожиданно полил дождь и потушил пожар — нижние снопы в скирде уцелели, только снаружи успели немного обгореть. «Пойдут скоту на подстилку», — подумал капрал. Он обшарил стог, видимо, ища чего-то, — директор не сводил с него глаз, — и, наконец, нашел: в руках у него оказалась большая жестянка из-под консервированных огурцов, почерневшая от копоти, погнутая, без дна и крышки. Капрал поднес ее к глазам, с минуту внимательно осматривал, но ничего не обнаружил. Понюхал — никакого запаха. Огонь все выжег, и нельзя было определить, что было на этикетке, где куплена банка.