Наставник и чудотворец - страница 20

— Когда будешь идти по жизненному полю, то собирай цветочки, и соберешь целый букет, а плоды получишь потом.

Мы не поняли, на что здесь батюшка намекает, ибо он ничего праздного не делал и не говорил. Потом он мне объяснил. Цветочки — это печали и горести. И вот их нужно собирать, и получится чудный букет, с которым предстанешь в день судный, и тогда получишь плоды — радости. В супружеской жизни, далее говорил он, всегда имеются два периода: один счастливый, а другой печальный, горький. И лучше всегда, когда горький период бывает раньше, в начале супружеской жизни, но после будет счастье.

Потом батюшка обратился ко мне и говорит:

— А теперь пойдем, я научу самовар ставить. Придет время, у тебя прислуги не будет, и ты будешь испытывать нужду, так что самовар придется самому тебе ставить».

Я с удивлением посмотрел на батюшку и думаю: „Что он говорит? Куда же наше состояние исчезнет?“ А он взял меня за руку и провел в кладовую. Там были сложены дрова и разные вещи. Тут же стоял самовар около вытяжной трубы. Батюшка говорит мне:

— Вытряси прежде самовар, затем налей воды, а ведь часто воду забывают налить и начинают разжигать самовар, а в результате самовар испортят и без чаю останутся. Вода стоит вон там, в медном кувшине, возьми его и налей.

Я подошел к кувшину, а тот был очень большой, ведра на два, и сам по себе массивный, медный. Попробовал его подвинуть — нету силы. Тогда я хотел поднести к нему самовар и начерпать воды.

Батюшка заметил мое намерение и мне повторяет:

— Ты возьми кувшин и налей воду в самовар.

— Да ведь, батюшка, он слишком тяжелый для меня, я его с места не могу сдвинуть.

Тогда батюшка подошел к кувшину, перекрестил его и говорит:

— Возьми.

Я поднял и с удивлением посмотрел на батюшку: кувшин мне показался совершенно легким, как бы ничего не весящим. Я налил воду в самовар и поставил кувшин обратно с выражением изумления на лице. А батюшка меня спрашивает:

— Ну что, тяжелый кувшин?

— Нет, батюшка, я удивляюсь, он совсем легкий.

— Так вот и возьми урок, что так всякое послушание нам кажется тяжелым, а при исполнении бывает очень легко, потому что это делается как послушание.

Я был прямо поражен: как он уничтожил силу тяжести одним крестным знамением! А батюшка дальше, как будто ничего не случилось, велит мне наколоть лучинок, разжечь их и потом положить уголья. Пока самовар грелся и я сидел возле него, батюшка зажег керосинку и стал варить в котелочке кожуру от яблок. Указывая на нее, батюшка мне сказал:

— Вот это мое кушанье, я только этим и питаюсь. Когда мне приносят добролюбцы фрукты, то я прошу их съесть эти фрукты, а кожицу счистить, и вот я варю ее для себя.

Чай батюшка заваривал сам, причем чай был удивительно ароматный, с сильным медовым запахом. Сам он налил нам чай в чашки и ушел. В это время к нему пришла после вечерней молитвы скитская братия, чтобы принять благословение перед сном. Это совершалось каждый день утром и вечером. Монахи всё подходили под благословение, кланялись, и при этом некоторые из них исповедовали свои помыслы. Батюшка как старец, руководитель душ, одних утешал, подбадривал, другим вслед за исповеданием отпускал прегрешения, разрешал сомнения и всех, умиротворенных, с любовью отпускал. Это было умилительное зрелище, и батюшка во время благословения имел вид чрезвычайно серьезный и сосредоточенный, и во вяком его слове сквозили забота и любовь к каждой мятущейся душе. После благословения батюшка удалился в свою келлию и молился там около часу. После долгого отсутствия батюшка вернулся к нам и молча убрал все со стола».

Тот же человек, который вспоминал всё вышеприведенное, сподобился видеть истинное чудо, впрочем, для оптинских старцев — обычное дело:

«Я видел, как отец Нектарий читал запечатанные письма. Он вышел ко мне с полученными письмами, которых было штук пятьдесят, и, не распечатывая, стал их разбирать. Одни письма он откладывал со словами: „Сюда надо дать ответ, а эти письма, благодарственные, можно без ответа оставить“. Он их не читал, но видел их содержание. Некоторые из них он благословлял, а некоторые и целовал... Перебирая письма, отец Нектарий говорит: „Вот называют меня старцем. Какой я старец: когда буду получать каждый день больше ста писем, как отец Варсонофий, тогда и можно называть старцем, имеющим столько духовных детей...“ Отобрав письма, батюшка отнес их к секретарю».