Настоящая фантастика – 2010 - страница 56
Взобравшись на кафедру, Тиггз привычно окинул взглядом аудиторию и развернул конспект. Особой нужды в нем не было — за долгие годы преподавания профессор знал все лекции наизусть, но по привычке продолжал носить с собой записи.
— Итак, леди и джентльмены, — сказал он, — приготовьтесь записывать. Начнем, пожалуй, с роли шерифов в английском обществе в начале правления Генриха Второго…
И тут Веспасиан Тиггз неожиданно замолчал. Что-то смутное овладело его душой, а пришедшая в голову мысль и вовсе оказалась настолько чужой, что впору было подумать, что она забрела сюда по ошибке: «Сколько же можно повторять одно и то же?»
Студенты смотрели на профессора с недоумением. Тот застыл на кафедре с выражением мучительного раздумья на лице, словно никак не мог собраться с мыслями.
В задних рядах слушателей начались перешептывания и смешки.
— Нет, пожалуй, эта тема уж больно тоскливая, — сказал Веспасиан Тиггз и неожиданно улыбнулся.
Аудитория смолкла. Происходила вещь настолько невероятная, что даже вообразить ее было невозможно. Преподаватель, славящийся крайней педантичностью и формализмом, неожиданно проявил человеческие чувства.
— Шерифы подождут, — сказал он, легким шагом спускаясь с кафедры и подходя к окну. Попавший на лицо солнечный свет заставил профессора сощуриться. — Из моих лекций вы могли сделать вывод, что Средневековье — эпоха исключительно мрачная и кроваво-занудная… Так вот это не так!
Вместе с последней фразой Веспасиан Тиггз резко повернулся, заставив слушателей вздрогнуть.
— Возьмем, к примеру, статуи! — сказал он, прохаживаясь вдоль первого ряда. — Вы привыкли к тому, что они одного цвета — того материала, из которого их изготовили. А вот в двенадцатом-тринадцатом веках их было принято раскрашивать, и не только одежду, а лица! Косметики на изображения святых тратилось не меньше, чем на прекрасных дам!
И профессор игриво подмигнул. Восхищенно внимавшая аудитория дружно, точно по команде, расхохоталась.
И это на лекции у Веспасиана Тиггза, где обычно скучали даже мухи!
Дальше дело продолжилось в том же, почти фантастическом духе. Расставаясь в этот день со студентами, профессор приветливо кивал им на прощание, чем едва не довел одну нервную девушку до истерики.
В субботу Тиггз проснулся с первыми лучами светила. Вскочив с кровати и едва накинув халат, он бросился в гостиную, где на столике лежала «Дорога Чудес», и даже не вспомнил о любимой трубке.
Руки его при этом дрожали. Увидевший это решил бы, что бесстрастный и выдержанный, точно айсберг, профессор попросту сошел с ума. Но, к счастью, видеть это было некому.
Для очередного рецепта, именуемого «Первовещество», ему понадобились некоторые вещи, которые не так часто бывают нужны обычным хозяйкам: спинная часть кабана, гвоздика в бутонах, ягоды можжевельника и мармелад из плодов боярышника.
Чтобы достать их, пришлось попотеть, и домой тяжело нагруженный Тиггз вернулся довольно поздно, в нарушение всяческого распорядка. Встретившая его на улице мисс Трабл решила, что ее часы чудовищно спешат.
Поверить в это было легче, чем в непунктуальность профессора.
А он, ворвавшись к себе в квартиру, тут же ринулся к плите и колдовал около нее несколько часов, готовя маринад, заливая им мясо, томя его в просторной керамической гусятнице, а затем прожаривая на противне. Финальным аккордом стало приготовление соуса.
Но результат трудов превзошел все ожидания. «Первовещество» оказалось настолько вкусным, что профессор, вопреки обычной умеренности, съел всю немалую порцию, да еще и подчистил подливку хлебом. Время уже было позднее, и сил после этого у него хватило только на то, чтобы добраться до кровати.
Сон его был беспокоен. Тиггз вздрагивал и постанывал под одеялом, словно его мучили кошмары, хотя являвшиеся одно за другим яркие и красочные видения не содержали даже намека на страх…
Лишь под утро профессор успокоился и далее спал совершенно беззвучно.
Миссис Баттон, в девичестве — Тиггз, обладала великолепно выдержанным характером. Проведя тридцать лет замужем за взбалмошным владельцем небольшого кафе и вырастив троих детей, она выработала жизненную философию, по устойчивости сравнимую со старым валуном.