Настоящая фантастика 2018 [антология] - страница 33

Я полностью сосредоточился на науке. В какой-то степени ощущал себя титаном Возрождения, ибо к тому моменту освоил огромный массив современных знаний из различных областей естествознания, экономики, социологии, философии. И вновь испытал последствия странного дара, который преподнес мне Мэнни: не было такой книги, теории, философской системы, которую я не усваивал не только удивительно быстро, но и проникал в такие глубины, где ясно различал ее достоинства и недочеты. Но, пожалуй, самое важное — я окончательно укрепился в понимании того, что разделение наук — вынужденная необходимость, результат неспособности отдельного индивида охватить науку во всей ее целостности и единстве.

Именно тогда и зародилась идея эмпириомонизма — философской системы, которая послужит фундаментом тектологии, организационной науки, призванной вооружить человечество действенным инструментом синтетического познания и преображения бытия. Изложенная мной система эмпириомонизма произвела тягостное впечатление на товарищей по партии и стала объектом жесточайшей критики со стороны Ленина. Впрочем, ему не откажешь в проницательности, ибо причиной яростных нападок, которые он затем систематизировал в ответном труде «Эмпириомонизм и эмпириокритицизм», являлось то, что Ленин увидел в моей системе угрозу той стройной схеме марксизма, которую он столь догматически утверждал.

Вслед за Марксом он придерживался глубочайшего убеждения — исключительно экономический базис общества определяет то, что в марксизме именуется надстройкой — сложнейший комплекс культурных и социальных феноменов. А потому задача революции — изменив базис, изменить вслед за этим и надстройку. Пролетарий не нуждался ни в творчестве, ни в какой-то особой пролетарской культуре, которую он должен творить собственными руками. Даже наоборот, чем необразованнее он был, чем в более глубокое невежество его ввергал хищный российский капитализм, тем более благодатной средой для догматов марксизма он становился. Пролетарий должен верить в марксизм еще истовее, чем до этого верил в бога. Я же замахнулся одарить пролетария искрой истинного знания. Я покусился на священный олимпийский огонь марксизма, единственным хранителем и жрецом которого назначил себе быть Ленин.

Да извинят автора этих записок за то, что посвящает изрядную их часть перипетиям времен почти мифических, ибо история распорядилась так, что я оказался неправ и восторжествовала линия большевиков, возглавляемых В.И. Лениным. Хотя даже сейчас я не уверен, что социализм в той версии, провозвестником которой он являлся, — всерьез и надолго. Мне хотелось бы сказать: история рассудит, ибо буржуазная культура захлестнет нас с головой в третьем-четвертом поколении страны Советов. Я предвижу, с какими трагическими последствиями придется столкнуться тем, кто с неменьшим энтузиазмом примется за контрреволюцию, за демонтаж социалистического наследия. Вслед за Золотым веком социализма неминуемо придет Век Железный. Однако в нашем с Лениным противостоянии возникла третья сила, и я все больше убеждаюсь, что стал невольным проводником таких сил и стихий, о существовании которых не подозревал. Два титана сошлись в схватке за право одарить человечество своей версией всеобщего счастья, но явился хитроумный герой и низверг титанов в Аид.

Имя герою — Гастев. Или, как его называли товарищи по кружку, Поэт Железного удара, по тому стихотворному сборнику, который он издал за свой счет.

И ничто не предвещало его фантастического возвышения, ибо что касается партийной деятельности, то здесь личностью он являлся вполне заурядной, членом одного из моих кружков, а затем и участником школы на Капри, которую мы организовали для рабочих при поддержке Буревестника революции. Со мной Гастева роднила та форма чахотки, которой он долго и мучительно страдал, порой вынужденно покидая занятия, ибо не мог унять кровавый кашель. Уже тогда я занимался изысканиями в области влияния крови на физиологические параметры организма и провел ряд экспериментов, подтвердивших мои гипотезы. Учитывая собственное чудесное исцеление от туберкулеза, я предложил Гастеву попробовать излечиться через вливания моей крови в его охваченный болезнью организм.