Настоящая крепость - страница 9
Его тон превратил последнюю фразу в вопрос, и Грин-Вэлли фыркнул.
— Я ожидал от вас несколько более… дальновидного комментария, Мерлин, — сказал он. — На самом деле, я немного удивлен, что его величество счел необходимым послать вас сюда, чтобы, так сказать, посмотреть на все своими глазами.
Мерлин ухитрился не вздрогнуть, хотя это в точности описывало ситуацию. С другой стороны, это было достаточно разумное наблюдение, учитывая, что Грин-Вэлли входил в относительно небольшое число людей, которые знали, что сейджин Мерлин был гораздо большим, чем просто личным оруженосцем и телохранителем императора Кэйлеба Армака.
За последние несколько лет практически все в том, что стало империей Чарис, узнали, что старые басни и сказки о легендарных монахах-воинах сейджинах были не только правдой, но и фактически преуменьшали их смертоносность. Ни у кого не было абсолютно никаких сомнений в том, что сейджин Мерлин был самым опасным телохранителем, которым когда-либо обладал любой чарисийский монарх. Учитывая количество предотвращенных им попыток убийства, и не только императора, неудивительно, что его постоянно держали за спиной Кэйлеба наблюдать за ним и защищать его как в зале совета, так и на поле битвы.
Но что знал Грин-Вэлли — и очень немногие из его собратьев-чарисийцев даже подозревали, — так это то, что у Кэйлеба и Шарлиан была еще одна и совершенно особая причина держать Мерлина так близко.
У сейджина были видения. Он мог видеть и слышать далекие события, знать, что происходило за тысячи миль отсюда, и даже когда именно это происходило. Его способность буквально присутствовать на военных советах и политических обсуждениях врагов Чариса была бесценным преимуществом для осажденной империи, а его роль телохранителя Кэйлеба была идеальным прикрытием. Он действительно был смертоносным и эффективным стражем, которым все его считали, но сама эта смертоносность давала достаточную причину для его постоянной близости к Кэйлебу и Шарлиан. В конце концов, даже сейджин не смог бы защитить кого-то от убийцы, если бы его не было рядом, не так ли? И поэтому любые потенциально подозрительные души точно понимали, почему капитан Этроуз с его «нездешними синими сейджинскими» глазами постоянно находился рядом с императором, и это, очевидно, не имело никакого отношения к видениям. Мерлин был телохранителем, а не советчиком и оракулом. Любой деревенский дурачок мог бы это понять!
Грин-Вэлли знал, что это не так. Действительно, он начал подозревать, что Мерлин был в такой же степени наставником, как и советником. Что большинство радикальных нововведений, которые до сих пор обеспечивали выживание Чариса перед лицом подавляющего численного преимущества его врагов, исходили от «предложений» сейджина чарисийцам, которые затем превратили их в работоспособные приложения. Барон подозревал это по той прекрасной причине, что он был одним из тех чарисийцев. Именно Грин-Вэлли, будучи майором королевской чарисийской морской пехоты, сыграл ведущую роль в разработке революционно новой тактики пехоты, основанной на полевой артиллерии и нарезных кремневых мушкетах, которые «просто случайно» появились в Чарисе вскоре после прибытия некоего Мерлина Этроуза. Он тесно сотрудничал с Мерлином в процессе выполнения этой задачи, и во многих отношениях они еще более тесно работали вместе во время кампании в Корисанде. Фактически, победа, которая принесла Грин-Вэлли его титул (с рыцарским званием) и закрепила поражение князя Гектора Корисандского, была возможна только потому, что Мерлин открыл ему свою способность наблюдать видения.
Итак, да — барон Грин-Вэлли знал о Мерлине Этроузе гораздо больше, чем подавляющее большинство его собратьев-подданных. Но чего он не знал — и Мерлин искренне надеялся, что он даже не подозревал, — так это того, насколько Мерлин на самом деле был еще большим.
Я бы очень хотел, чтобы его добавили во внутренний круг, — размышлял сейджин, — и знаю, что Кэйлеб и Шарлиан тоже согласны со мной. На самом деле, думаю, мы должны добавить его. Просто не имеет смысла не вводить его полностью внутрь, и не думаю, что нам нужно беспокоиться о каких-либо кризисах религиозной совести с его стороны.