Научи меня любить - страница 18

Сэр Лоуренс молча ждал, понимая, что в ней происходит борьба и что она вполне может через мгновение улететь прочь, как дикая птица. Он отнюдь не был уверен в том, что победил. Наконец она повернулась к нему, с шумом выдохнув воздух, и посмотрела ему прямо в глаза. Он понял, что кризис миновал, что теперь она должна принять решение. Это означало, что пора опять вернуться к главной теме их разговора.

— Несомненно, что любой, с кем ты общаешься, ограничивает твою свободу, а если ты им позволяешь, то и распоряжается твоей жизнью. Но если боишься перемен, то оставайся одна среди холмов в своей тесной норке.

По ее резкой реакции он убедился в том, что попал в цель.

— А ты, сэр? Ты бы стал управлять моей жизнью, если бы я позволила тебе?

В его голосе неожиданно зазвенела сталь и в глазах появился опасный блеск.

— Я буду управлять твоей жизнью, дамуазель, позволишь ты мне это или нет!

Волна возбуждения, смешанного со страхом, окатила ее, и ноги ее стали ватными, когда она вспомнила силу его поцелуя, его руки, то, как он поддерживал ее, когда вел через холл, такой независимый и безразличный к чужим взглядам. Кудато исчезли все разумные мысли, а их место заняло нечто совершенно не поддающееся объяснению. На несколько мгновений у нее пропало ощущение реальности. Она вглядывалась в его лицо в надежде увидеть хоть какой-то признак слабости, компромисса, но нет — это лицо оставалось безжалостным, властным лицом хозяина. Не было никакого сомнения в том, что он использует все средства, чтобы распоряжаться ее жизнью, в этом она была совершенно уверена.

Никогда она не смогла бы объяснить, что заставило ее поступить так, как она поступила в тот момент. Как во сне она взяла его правую руку в свою и, сняв с головы свой золотой обруч, положила на его ладонь. Она увидела, как потемнели его серые глаза, встретив ее взгляд, и почувствовала, что он все понял.

В ответ он снял с пальца массивное золотое кольцо с топазом и надел ей на правую руку. Кольцо было так велико ей, что пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы оно не слетело.

— Скажи, Оливия, — тихо сказал он.

— Я… я не знаю, что я должна сказать…

— Ты должна сказать: «Я, Оливия Джиллерс, даю обет взять тебя, Лоуренс Миддлвей…»

— Я, Оливия Джиллерс, даю обет взять тебя, Лоуренс Миддлвей…

— «…в мужья, когда придет время…»

— …в мужья, когда придет время…

— «…и сим скрепляю помолвку».

— …и сим скрепляю свой обет.

— А я, Лоуренс Миддлвей, даю обет взять тебя, Оливия Джиллерс, в жены, когда придет время, и сим скрепляю свой обет.

Он обнял ее, на этот раз нежно, и поцеловал долгим сладким поцелуем, от которого у нее закружилась голова. Когда он отпустил ее, она не смогла сразу открыть глаза.

— Я заставлю тебя заплатить за это, — прошептала она, — клянусь, что заставлю.

Его рука, обнимавшая ее тонкую талию, напряглась, и он хмыкнул.

— Уж ты постарайся, дамуазель, — насмешливым голосом проговорил он, касаясь губами ее волос, — показать мне, почем фунт лиха.

С этими словами он отпустил ее и спрятал золотой обруч на груди под своей туникой. Он взял ее за руку и повел в дом.

Ее брат и невестка завтракали в своей комнате.

— Я заходила к тебе, но ты, наверное, выходила, — сказала Кэтрин, обнимая Оливию.

— Да, я была в парке, искала свой обруч.

— Нашла?

— Нашла, но… потом снова потеряла!

— Садись, поешь с нами. Как прошел вчера твой разговор с сэром Лоуренсом?

— Так ты знаешь, что он говорил со мной?

— Олли, я сам хотел вчера поговорить с тобой, — начал Генрих, — чтобы извиниться за все. Все это так… — Он замолчал, не в силах найти слова, чтобы описать свои чувства, — он слишком остро переживал собственную беспомощность, чтобы облечь ее в слова. — Но сэр Лоуренс остановил меня. Он посчитал, что лучше, если ты не будешь думать об этом слишком долго… — Он в растерянности замолчал, заметив нахмуренный взгляд своей жены.

Кэтрин быстро заговорила:

— Видишь ли, у нас еще не было возможности сказать тебе, что ты не должна думать, будто мы хотим, чтобы ты уехала с ним. Если тебе так не по душе выходить за него замуж, мы постараемся что-нибудь придумать… — Она говорила ласково, но в ее голосе не было убежденности.