Навеки твой - страница 42

Постепенно гнев ее улегся, и она вдруг почувствовала себя легко и спокойно, словно сбросила с плеч непосильную ношу.

— Почему два букета? — спросил Филипп. — Один от меня?

Значит, он, действительно, все понял.

— Не совсем. Оба букета от нас обоих. Просто я подумала, что будет правильно отнести цветы Каролине.

— Почему?

Айви пожала плечами.

— Потому что она — мать Грегори, а Грегори наш с тобой друг.

— Но ведь она была скверной женщиной! «Скверной»? Странное слово для Филиппа…

— Что?

— Мама Сэмми говорит, что Каролина была скверной женщиной.

— Ну, мама Сэмми не может знать всего, — ответила Айви, въезжая в большие железные ворота.

— Она знала Каролину, — упрямо сказал Филипп.

Айви было известно, что многие люди недолюбливали покойную Каролину. Даже Грегори никогда не говорил о матери ничего хорошего.

— Хорошо, давай сделаем вот как, — сказала она, паркуя машину. — Один букет, оранжевый, путь будет Каролине от меня, а второй — красный, положим Тристану от нас с тобой.

Они молча побрели в богатую часть кладбища.

Когда Айви наклонилась, чтобы положить цветы на могилу Каролины, она заметила, что Филипп отошел подальше.

— Она холодная? — крикнул он издалека.

— Кто?

— Могила. Сестра Сэмми говорит, что у плохих людей могилы холодные.

— А эта очень теплая. Смотри, кто-то положил Каролине алую розу на длинном стебле. Значит, кто-то очень любил ее.

Филипп с сомнением посмотрел в сторону склепа, было заметно, что ему хочется поскорее уйти отсюда.

Айви вздохнула. Неужели он будет так вести себя и возле могилы Тристана?

Но когда они снова пошли по дорожке, Филипп заметно повеселел, стал прыгать через надгробия, и вновь стал обычным болтливым девятилетним мальчиком.

— А помнишь, как Тристан на маминой свадьбе опрокинул себе салат на голову и облился соусом? — спросил Филипп. — А помнишь, как он сунул себе в уши палочки сельдерея?

— И креветочные хвостики в нос, — кивнула Айви.

— И еще эти черные штучки в зубы!

— Маслины. Я помню.

Впервые после похорон Филипп заговорил с ней о Тристане, с которым он так весело играл когда-то. Что случилось? Почему он вдруг смог это сделать?

— А помнишь, как я разгромил его в шашки?

— Две партии из трех, — сказала Айви.

— Ага! — самодовольно улыбнулся Филипп, и вдруг сорвался с места и бросился вперед.

Подбежав к последнему склепу, замыкавшему ряд элегантных дорогих усыпальниц, и постучался в дверь.

— Тук-тук-тук, откройте! — заорал Филипп, а потом раскинул руки и подлетел к Айви, ожидая продолжения воспоминаний.

— И еще Тристан здорово рубился в видеоигры, — сообщил он.

— И научил тебя паре хитрых приемчиков, — подхватила Айви.

— Да. Я скучаю по нему.

— Я тоже, — сказала Айви, закусывая губу. Она очень обрадовалась, когда Филипп снова убежал вперед. Она не хотела портить его счастливые воспоминания своими слезами.

Когда они подошли к могиле Тристана, Айви опустилась на колени и провела пальцами по буквам на надгробии — имя Тристана и две даты.

Она не смогла произнести вслух короткую молитву, выбитую на могильном камне — молитву, передавшую душу Тристана в руки ангелов небесных — поэтому молча прочла ее, ощупав пальцами. Филипп тоже прикоснулся к камню и положил цветы, старательно разложив их в виде буквы «Т».

«Он исцеляется, — подумала Айви, наблюдая за братишкой. — Но если он смог, может быть, я тоже справлюсь? Пусть не сейчас, но когда-нибудь…»

— Тристан обрадуется, когда вернется, — довольно сказал Филипп, любуясь своей работой.

Айви подумала, что неправильно поняла его слова.

— Надеюсь, они не завянут до его возвращения, — продолжал Филипп.

— Ч-что?

— Может, он придет сюда, когда стемнеет?

Айви зажала рот рукой. Она не хотела лезть в это, но кто-то же должен был поговорить с Филиппом, и Айви прекрасно понимала, что на мать рассчитывать не приходилось.

— Как ты думаешь, где сейчас Тристан? — как можно осторожнее спросила она у Филиппа.

— Я не думаю, а знаю, где он. На фестивале.

— Откуда ты это знаешь?

— Он сам мне сказал. Он мой ангел, Айви. Я знаю, ты велела мне никогда больше не произносить слово «ангел», — поспешно выпалил Филипп, словно надеялся избежать гнева сестры, если произнесет запретное слово как можно быстрее. — Но что я могу поделать, если так и есть? До сегодняшнего дня я не знал, что это он, но сегодня Тристан сам мне сказал.