Навеки твой - страница 57

Тристан в изнеможении привалился спиной к стене. Кажется, все было на своих местах, за исключением расписания поездов, валявшегося на полу в том месте, где недавно лежали рассыпанные кассеты.

«Это пустяки! — подумал Тристан. — Грегори решит, что расписание сдуло ветром со стола».

В самом деле, Грегори даже не взглянул на валявшийся листок, а сразу прошел к своему столу и сел. Испарина выступила у него на лбу, и мертвенная бледность разлилась под загорелой кожей. Он уронил голову на руки и долго сидел так, не шевелясь. Потом потер ладонями виски и выпрямился.

Внезапно Грегори резко вскинул голову. Взгляд его упал на валявшееся на полу расписание. Насторожившись, Грегори медленно обвел глазами комнату. Вскочив, он снял верхнюю кассету и вытащил ее из коробки. И тут у него отвисла челюсть.

Грегори посмотрел на название фильма и стал лихорадочно перебирать остальные кассеты. Быстро вытащил из следующей кассеты еще один пакетик, в котором тоже лежали три капсулы, и затравленно огляделся.

— Филипп! — Грегори резко выпрямился, опрокинув ногой стул. Он рванулся к двери, но на полпути остановился и с размаху ударил ладонью по стене. Несколько мгновений он стоял в оцепенении, глядя на дверь и сжимая в руке таблетки.

— Черт бы тебя пробрал, маленький паршивец!

Грегори сунул таблетки в карман, потом положил туда же бумажник. Вернувшись к своему столу, он поднял стул, сел и углубился в изучение расписания.

Тристан заглянул ему через плечо и увидел, что Грегори обвел время последнего ночного поезда. Зачем ему это? Ночной поезд выходил из Тассета в 1:45 ночи и не останавливался в Стоунхилле. Грегори что-то подсчитал, написал на клочке бумаги: 2:04, дважды обвел это время ручкой и сунул расписание в книгу. Потом снова опустил голову на руки и сидел так минут пятнадцать.

Тристан ничего не понимал. Ему хотелось узнать, о чем думает Грегори, но не хватало сил забраться к нему в сознание.

Тем временем, Грегори заметно успокоился, но его спокойствие почему-то пугало Тристана. Оно казалось ему зловещим. Наконец, Грегори медленно встал и кивнул самому себе, словно принял какое-то решение. Он взял ключи от машины и направился к двери. На середине лестницы он начал весело насвистывать.

— Похоже, пора его цветения уже позади, — сказала Бет, глядя на завядший мак, который Айви поставила в стакан с водой и водрузила на столик между ними.

Когда в среду утром Лиллиан и Бетти открыли свой магазинчик, то обнаружили во рту у Кинг-Конга алый мак, торчавший, как роза в зубах у лихого танцора. Целый день Айви пришлось уверять их, что это была не ее глупая шутка.

— Зачем мы пытаемся его оживить? — спросила Бет, облизывая свой рожок с мороженным. — Давай купим старине Кингу новый цветочек!

— Понимаешь, эти маки продавались в субботу на фестивале, — ответила Айви. — Я купила букетик красных маков для Тристана. Мы с Филиппом отнесли их на кладбище.

— Хорошо, что малыш пошел с тобой, — кивнула Бет. — Он очень скучает по Тристану.

— Он разложил маки в виде буквы «Т» на могиле, — сказала Айви, слабо улыбнувшись.

Бет кивнула, как будто теперь ей было совершенно понятно, почему Айви так хлопочет над завядшим цветком, случайно оказавшемся в магазине.

— Я схожу с ума, да? — вдруг спросила Айви. — Ведь мне должно было стать лучше! Говорят, что время лечит… Я должна была уже оправиться после гибели Тристана. Но ты только посмотри на меня! Ношусь с этим дурацким цветком, как последняя дура, только потому, что он напоминает…

Не договорив, она вырвала мак из стакана и швырнула его на поднос с грязной посудой, который официантка проносила мимо их столика.

Бет вскочила из-за стола, догнала официантку и принесла мак обратно.

Айви покачала головой и принялась медленно прихлебывать чай. Бет занялась своим мороженным.

— Знаешь, — сказала она, первой нарушив молчание, — Я всегда готова тебя выслушать.

— Прости, Бет, — кивнула Айви. — Прости меня. Я позвонила тебе в панике в девять часов вечера, оторвала от писательства ради того, чтобы перекусить в компании стареньких, но еще крепких игроков в боулинг, — она обвела глазами переполненный желто-оранжевый зал, — а теперь никак не могу начать рассказывать.