Навсегда - страница 8

В комнату постучала хозяйка и позвала пить чай. Степан пригладил волосы, одернул пиджак и, взявшись за ручку, толкнул дверь плечом.

Девушка слегка привстала навстречу, выжидающе вглядываясь и загораживая ладонью глаза от света лампы.

Степан пожал протянутую ему руку, ощутил нерешительное ответное пожатие маленькой жесткой ладони и сел за стол.

Хозяин выглянул из-за самовара, которым случайно или нарочно хозяйка загородила его от Степана, и, обрадованно посмеиваясь, быстро проговорил:

— Он ведь парусный, правда? Теперь я вспомнил.

— Кто такой парусный? — изумился Степан, заглядывая за самовар.

— Кораблик, вы же сами говорили: кораблик…

— A-а, на Адмиралтейском шпиле? Правильно. Вспомнили?

— Как самого себя: золотой кораблик с парусами. Боже мой! И потом эти черные лошади на мосту, которые хотят вырваться, а молодой человек их старается удержать. Я все помню. Правильно? Я там прожил такие хорошие годы! Хотя тогда я думал, это были тяжелые годы. Да они и были тяжелые, но все-таки была жизнь, понимаете? Громадный Путиловский завод и кругом мои товарищи… Надежные товарищи. И мы добивались… Понимаете? — Маленький мастер, разволновавшись, обернулся к жене, но, встретясь с ней глазами, увял и примолк. Однако, видно, уж очень его распирало, и он, стараясь не глядеть на жену, торопливо договорил: — И я помню все их имена. И если меня сегодня поставить… руки у меня помнят работу. Они помнят, — он посмотрел с какой-то растерянной улыбкой на свои закопченные руки и замолчал.

— Ну-ну, — холодно сказала Магдалэна, — ты со всякими фантазиями людям чай пить мешаешь.

— Что вы! Наоборот! Я это очень понимаю, — быстро сказал Степан. Он с сочувствием слушал старика и в то же время почему-то не переставал следить за тем, как двигались, переставляя посуду, отламывали хлеб или спокойно отдыхали, облокотившись о край стола, тонкие руки девушки в коротких рукавчиках пузыриками.

Аляна сидела против него, прислушиваясь и приглядываясь до того внимательно, что не заметила, как голова у нее по привычке совсем склонилась к плечу, а пухлые губы простовато, по-детски приоткрылись…

Опять, профессору Юстасу Даумантасу снится, что поезд вот-вот должен отойти, а он никак не может отыскать свой вагон. В последнюю минуту он с ужасом обнаруживает, что все его вещи — воротнички, белье, платье — грудой лежат около чемодана, прямо на платформе. Поезд трогается. Юстас делает отчаянную попытку вскочить на ходу. Площадка вагона медленно проплывает мимо, надо сделать всего один шаг, но ноги не слушаются, и поезд, ускоряя ход, уходит… уходит!.. Измученный борьбой, он наконец просыпается и приоткрывает глаза с надеждой, что наступило утро и пора вставать.

В комнате глубокая ночь. Даже щель в занавеске не обозначилась еще серой полоской, и он поскорее снова закрывает глаза в страхе, что больше ему не заснуть. Он поворачивается на бок и ровно, глубоко дышит, стараясь обмануть самого себя. Но голова уже проснулась и начала работать, как будто затикали пущенные в ход часы.

Он думает: в молодости сон похож на большое, теплое одеяло, укутывающее тебя целиком, с головой. В старости — на коротенький дырявый пледик, под которым дремлешь кое-как и сквозь сон чувствуешь, как стынут высунувшиеся ноги и поддувает под спину…

Ну, ясное дело, раз в голову полезли всякие сравнения, теперь не заснуть до утра…

Профессор перестал сопротивляться, и тотчас знакомые мысли со всех сторон начали сбегаться к нему, торопливо, как голодные цыплята на корм.

Кто он такой, в конце концов? Неразумный, вечно недовольный старик — только и всего. Он живет на покое, доживает свой век. Давно бы пора позабыть, что когда-то он преподавал какую-то науку — ненужную, потому что его ученики не находили себе работы по специальности. Нужно позабыть, что, бросив преподавание, он занялся своими собственными сумасбродными планами, которые тоже никому не пригодились. Все это было давно, все уже прошло: и борьба и надежды. Примириться, успокоиться — вот что нужно. Он стар и хочет покоя. Он должен хотеть покоя.

Единственным призванием и делом всей его жизни была борьба с болотами, вечными спутниками крестьянской нищеты на родной литовской земле. Он знал о болотах все, что может знать человек. Он исходил пешком бесчисленные километры, изучая течения рек, составил сотни планов, которые с годами сливались в общую карту. Он добросовестно подготовил данные для начала работ. И на этом, собственно, все кончилось. Остаток жизни ушел на борьбу с другим врагом: с чиновниками министерства земледелия. Да это была и не борьба вовсе. Только видимость борьбы. Ведь никто с ним не спорил. С ним охотно соглашались, что осушать заболоченные земли — весьма полезное дело. Но чтоб правительство взяло на себя осушение земли? Нет, государственный бюджет существует не для утопий!..