Найти друг друга - страница 16

– Совсем лак мозги залил? Как можно списать сочинение? Если все будет одинаковое – получим как раз четыре на двоих.

– Тогда напиши за меня, – не стала упираться Лиза. – А я алгебру с геометрией сделаю и дам тебе списать.

– Ладно. Только пошли сперва к тете Рае, поедим как люди.

– Да ты что? И суп будет?

– А то! С пирожками!

– Вот повезло тебе, Настька! Моя мать, как только мелкого в садик сдала, так готовить и перестала.

– Лана?

Конечно, она сразу его узнала. Узнала, но еще какой-то бесконечно долгий и томительный момент надеялась, что ошиблась, что это не он. Ладонь, сжимавшая трубку, вспотела, сердце замерло. Мужчина на другом конце провода словно почувствовал ее замешательство. Она услышала, что он улыбается и уже гораздо увереннее говорит:

– Здравствуй, Лана.

Но она уже повесила трубку, выдернула из розетки телефон, опустилась на пол, чувствуя, как бешено колотится сердце.

Это было недавно, это было давно. Это была ошибка, которую можно совершить только в молодости: блаженной, доверчивой юности. Она влюбилась тогда – безоглядно, бездумно. Ушла из дома, жила в его студии, верила в гениальность своего мастера, была ему женой, моделью, служанкой. Вадим считал себя гениальным фотографом и за бытовуху – съемки свадеб или каких-нибудь фоторепортажей для газеты «Труд» – брался только в самом крайнем случае. Да и то – деньги тратил в основном на аппаратуру, объективы, покупку редких в те годы профессиональных журналов. Лана училась на юридическом, хваталась за любую подработку: писала для граждан иски в суд, консультировала соседей в обмен на пару килограммов картошки, прогуливала первые пары, потому что они с Вадимом были оформлены дворниками и, если бы будущие знаменитости стали манкировать подметанием двора и мытьем лестниц, лишились бы квартиры – просторного полуподвала, в котором царил невообразимый хаос, то бишь творческий беспорядок.

Лана словно вновь вошла в тот полуподвал и увидела пляшущую пыль в столбах солнечного света, проникающего в комнату на закате. Один угол просторного помещения был отгорожен, там стояли софиты и лежали отражатели. По полу надо было перемещаться осторожно, чтобы не наступить на штатив или не дернуть провод. Самым ценным в доме был огромный неподъемный сундук, доставшийся молодым людям вместе с дворницкой. В сундуке Вадим хранил аппаратуру, фотоаппараты, объективы. Стены полуподвала молодые оштукатурили и покрасили. Потом Лана кое-где повесила драпировки. Кровать была огромной, с резными столбиками и рамой – делал приятель в качестве платы за съемку. За грубо сколоченным, просторным столом собиралась куча народу. Все как один – гениальные и творческие. Они спорили, обсуждали свои и чужие работы, мировые проблемы, устраивали совместные акции.

Лана никогда не жалела о том времени. Что греха таить, она чувствовала себя Маргаритой и свято верила своему Мастеру, даже если он снимал эротические фото, потому что это тоже искусство и только ханжи и невежды могут с этим спорить. Фото получались красивыми, и она таяла, видя, как нежен поворот ее головы, как трогательно смотрятся груди с торчащими сосками. То, что он умел уловить настроение Ланы, подчеркнуть сексуальность полутонами, куском ткани превратить ее в нимфетку или в женщину-вамп, она принимала за любовь.

Чего только не было в той странной призрачной жизни: моменты получения денег за заказ, когда они чувствовали себя богачами, покупали ящик вина и приглашали гостей. Или шли в ресторан. Покупали что-то необыкновенно красивое – например, люстру чешского хрусталя. Вешать ее в подвале было некуда, но они ее разобрали, и хрусталики служили неиссякаемым источником вдохновения: из них делали и занавеси, и костюм для Ланы, и новогодние гирлянды. Остов люстры забрал кто-то из друзей-декораторов, заявив, что именно эта вещь нужна ему для нового концептуального творения. Бывали дни, когда почти не было денег, тогда Лана и Вадим покупали пакет молока и батон хлеба на двоих. А ведь нужно было мести двор, руки болели, есть хотелось невыносимо, а гордость мешала пойти к родителям. Случались поездки для съемок куда-нибудь в область, когда она забиралась на колокольню заброшенного храма по полуразрушенным ступеням, а Вадим метался внизу, выкрикивая команды, потом она сбрасывала плащ, и ее молочно-белое тело на фоне темного провала незастекленного окна смотрелось неземным видением. Он был талантлив, это признавали практически все. При желании Вадим мог найти нужный ракурс и получить необычный, цепляющий взгляд снимок практически на пустом месте. Далеко в шкафу у Ланы хранилась коробка с фотографиями тех времен: не поднялась рука выкинуть или сжечь. Она помнила их почти все, не было необходимости доставать и пересматривать. Лана очень любила, когда Вадим снимал природу, как-то он подарил ей на Новый год серию снимков, которые делал целый год. Там были деревья, которые стали для молодой женщины особенными. Лиственница подле университета: под ней они целовались, когда он встречал ее после занятий. Клен во дворе их дома, который по осени ронял сказочно красивые листья. Огромный дуб в скверике у Эрмитажа, где Лана маленькой девочкой гуляла с родителями, а потом именно в этом скверике Вадим сказал, что она его Маргарита. Деревья были сняты с одного и того же ракурса, но в разное время года. Это было волшебно, и Лана могла смотреть на фотографии часами.