Назидательные проповеди, прочитанные в приватном собрании в Лондоне в 1765 году - страница 10

Вы скажете мне: эту вселенскую чуму надо скорее отнести за счет неистовой гордости, нежели за счет фанатизма. Я же вам отвечу: мы обязаны этим и тому и другому. Жажда власти утоляется кровью глупцов. Я не чаю исцелить могущественных людей от яростной страсти порабощать умы: это неисцелимая болезнь. Всякий человек желает, чтобы другие усердно ему служили, а дабы они это делали лучше, он заставляет их, если может, верить, что долг их и счастье заключены в рабском ему услужении. Придите к человеку, чей доход исчисляется пятнадцатью или шестнадцатью миллионами, и который имеет четыреста или пятьсот тысяч подданных, рассеянных по Европе и не стоящих ему ни гроша, за исключением его гвардии и войска, и попробуйте внушить ему, что Христос, викарием и подражателем которого он себя называет, жил в бедности и ничтожестве; он вам возразит, что времена изменились, а дабы доказать вам это, он приговорит вас к сожжению на костре. Вы не сумели исправить ни этого человека, ни какого-нибудь кардинала Лотарингского, владельца семи епархий одновременно. Что остается в таком случае делать? Вы обращаетесь к народам, вы говорите с ними, и, какими бы огрубевшими они ни были, они слушают вас, глаза их отчасти раскроются; они стряхнут с себя немного самое унизительное ярмо, какое когда-либо кто носил; они освободятся от некоторых заблуждений, возвратят себе малую толику свободы — то достояние человека или, точнее, ту его сущность, кою у него отняли. Если нельзя излечить от высокомерия людей, стоящих у власти, то можно все же исцелить народ от суеверия; можно — пером и словом — сделать людей лучше и просвещеннее.

Довольно легко дать им понять, что пришлось им вытерпеть за пятнадцать столетий. Мало кто умеет читать, однако все могут слушать. Так слушайте же, мои дорогие братья, и внимайте страданиям, удручавшим минувшие поколения.

Едва только христиане, вздохнувшие свободно при Константине, обагрили свои руки кровью добродетельной Валерии — дочери, жены и матери цезарей, а также кровью юного Кандидиана, ее сына, надежды империи; едва они убили сына императора Максимилиана в возрасте восьми лет и его дочь, которой исполнилось семь; едва только эти люди, коих нам изображают столь терпеливыми в течение двух столетий, обнаружили таким образом свою ярость в начале IV века, как теоретический спор породил гражданские распри, и они, следуя одна за другой без мгновения передышки, до сих пор волнуют Европу. Каковы же объекты этих кровавых распрей? Да те подробности, мои братья, о которых ни слова нет в Евангелии. Хотят понять, был ли Сын Божий порожден или сотворен; был ли он порожден во времени или до него; единосущ ли он с Богом-Отцом или подобен ему; является ли монада Бога, как говорит Афанасий, троичной и воплощенной в трех ипостасях; порожден ли Святой дух или он эманация, и проистекает ли он от одного Отца или же от Отца и Сына; две ли воли у Христа или одна, одна или две природы, одно или два лица.

В общем, начиная с единосущности и кончая пресуществлением (термины, столь же трудные для произношения, как и для понимания), все было предметом спора, а каждый спор влек за собой реки крови.

Вам известно, сколько пролила крови наша суеверная Мария, дочь тирана Генриха VIII и достойная супруга испанского тирана Филиппа II. Трон Карла I был превращен в эшафот, и король этот был казнен, после того как более двухсот тысяч человек оказались убитыми и принесенными в жертву литургии.

Вам известны гражданские войны во Франции. Свора теологов-фанатиков, именуемая Сорбонной, объявляет короля Генриха III свергнутым с трона, и внезапно он оказывается убит неким начинающим теологом. Сорбонна объявляет великого Генриха IV, нашего союзника, неспособным царствовать — и вот появляются один за другим двадцать убийц, пока, наконец, некий монах-фельян, преподаватель коллежа, единственно по причине услышанной им новости, будто сей доблестный человек собирается защищать своих старых союзников против приверженцев папы, погружает нож в сердце самого мужественного из королей и лучшего из людей в центре его столицы, на глазах у его народа и в окружении его друзей; а потом в силу непостижимого противоречия его память навеки остается священной, и сорбоннская шайка, вынесшая ему приговор, отлучившая от церкви его и его верноподданных и не имеющая права отлучать никого, продолжает процветать, к стыду Франции.