Названная женой - страница 24

Русалка взяла со стола короткий цилиндр, встряхнула его несколько раз, до звона и протянула Гвенн. Она покрутила недоверчиво и приложила к глазу. В Чёрном замке было похожее, но там мельтешение разноцветных камешков только расцвечивало серое холодное небо…

Морской царь, опершись подбородком на ладонь, величаво восседал на троне.

Мелкий царевич вбегает в зал и прижимается к широкой груди Айджиана.

— Как можно так себя вести? — Мигель влетает следом, заполошно скачет на плече Айджиана, около лица Ниса. — Плохой мальчик, плохой!

— Па-а-апочка-а-а! Мигель мне проходу не даёт!

— Нельзя так делать! Ай-ай-ай, так поступают только мурены!

— Сам ты мурена!

Нис оборачивается и хватает ойкнувшего голожаберника за юбочку.

— Что разбил на этот раз? — пробивает воду голос морского царя.

— Ну папочка! Нет, не разбил!

— Конечно не разбил! Он разнёс, сир! — вырывается из цепких детских рук Мигель. — Подчистую! Сир! В нашем дворце стало меньше места на крыло! Крыло-о-о!

— Папе оно всё равно не нравилось! — Нис поворачивается к отцу, трется рожками. — Па-а-ап? Я не хотел! Оно случайно!

— Кто-то пострадал? — низким гулом раздаётся голос Айджиана.

— Нет, пап, нет! Я знал, что ты расстроишься! Это то, дедушкино крыло, там все боялись ходить. Я попробовал слепить лёд, и вот оно и рухнуло.

— Значит, перестроим, — поднимает голову Айджиан, и Мигель отшатывается от взметнувшихся рогов. — Чтобы такого случайно не происходило, надо учиться.

— Да, сир, это необходимо-о-о! — завывает Мигель.

— Но па-а-ап, я же не винова…

— Чтобы впредь такое было лишь специально. Ты меня понял, Нис?

— Сир! — возмущается ослепительно-желтый Мигель.

— Пап! — хлопает в ладоши Нис.

— Вы учите нашу крошку плохому, сир! — негодует Мигель.

— Он сын Балора Второго и внук Балора Первого. Ему часто придётся сталкиваться с плохим.

Нис откидывается затылком на широкую ладонь морского царя и заливается от смеха.

Голос, от которого идут волны, гудит неожиданно приветливо:

— Поздно уже. Ты моя синяя звездочка! Не сияй так ярко, засыпай.

— Но па-а-ап! Расскажи сказку!

— И ты уснёшь?

— Да, пап, да!

Тональность меняется, вода вокруг густеет, словно превращаясь в сироп. Речь морского царя льётся патокой:

— Тогда слушай папу. Жил в синем море один очень любопытный принц.

— Как я?

— Ещё любопытнее. Очень ему нравились морские обитатели, но больше всего он любил наблюдать за земными.

— Береговыми?

— Верхними. Много раз он видел прекрасную лань, что бегала утром по пене прибоя, и однажды признался ей в любви. Нырнула она в воду и скинула шкурку, превратившись в пеструю рыбку. Они долго плавали вместе, и не было никого счастливее принца. Но в конце дня рыбка выпрыгнула из воды и превратилась обратно в лань. Так продолжалось не один месяц. Мало показалось принцу дня, хотел он, чтобы его рыбка всегда была с ним, а на все его просьбы она просила подождать. И тогда он порвал её шкурку. Рыбка выпрыгнула из воды и превратилась в белую горлицу. «Почему ты не подождал меня? — спросила горлица. — Ещё только день до года, и я была бы всегда с тобой. А теперь прощай навеки».

Картинка совсем размылась, видно, крошка Нис уснул. Гвенн отняла трубку от лица и вздрогнула.

Прямо перед ней вырос незаметно подошедший царевич.

Нис постоял всё с тем же нечитаемым выражением, сжимая кулаки так, что посветлели костяшки. Глаза налились тёмной зеленью, как море перед бурей. Видно, волнуется, раз так расширились зрачки, что видна лишь тёмная полоска края радужки. Гвенн-то с чего волноваться? Но сердце забилось отчаянно.

— Нис, я… — замолкла, вновь не найдя слов. И вздрогнула, когда синяя ладонь приласкала ее щёку.

— Пройдёт год лёгкой свадьбы, — тяжело роняя слова, произнёс царевич, — и, если тебе станет невмоготу, я отпущу тебя.

Нис сверкнул жёлто-зелёными глазами, отшатнулся и прикрыл дверь. Конечно, привычно-вежливые слова ши-саа «разрешите мне покинуть вас» и произносить не стал!

Сам ушел, но его запах остался с Гвенн: острая свежесть с ноткой горечи, более подходящей волкам с их тёмными еловыми лесами, где почва пружинит от множества игл, неохватные стволы подпирают небо, а духи деревьев помнят робкие шаги первых богов.