Названная женой - страница 36
Царевна поднялась, поправила одежду и волосы. Улыбнулась от души.
— Нет. Теперь мой дом — твой дом. Только уж прости, характером я не слишком подхожу в жёны. К иголкам и пяльцам у меня никакой любви не возникло, зато стреляю и дерусь я неплохо. И даже не вздумай запирать меня в спальне, я тебе не наложница! Смотри, как бы сам через год не захотел от меня избавиться!
Нис смерил её взглядом с ног до головы, обронил привычно коротко:
— Не дождёшься.
Густое, тёмно-синее, плещущее высоко над головой небо прошило розовыми рассветными лучами. Гвенн сглотнула вязкую слюну. Голова закружилась.
— Нис…
— Тебе нехорошо? Проводить до покоев?
— А есть у вас, м-м-м… — как бы ни хотелось Гвенн выглядеть не слишком кровожадной, пришлось договорить, — хоть что-нибудь, немного похожее на нормальную еду?
— Нормальную еду? — переспросил Нис.
Зрачки сузились, в зелёных глазах промелькнуло янтарное пламя, и Гвенн отвела взгляд от совершенного лица, знакомого до последней чёрточки. Чувственные губы, упрямый подбородок. А ещё бирюзовая кожа, хризолитовые глаза и высокие скулы, напомнила она себе разницу. И совсем иное выражение. Когда Дей улыбался — словно солнце спускалось в тишь Чёрного замка. Всё и вся было в его власти. Дея любили, к нему тянулись, ему подражали.
Нис же больше походил на каменную статую, чем на живого ши.
— Верхние листочки водорослей, мозги, подсоленная печень и свежие глаза — это не то? — Нис глянул огорчённо, словно прочитал её мысли.
Гвенн помотала головой.
— Мясо. Есть у вас просто мясо?
— Мне тоже нравится обычное мясо, — признался Нис. — На кухне знают. Ты голодна?
— Ужасно. Я так хочу есть, что слопала бы… — Гвенн замялась: вряд ли название «виверны» или «лоси» что-либо сказали бы Нису, а потом выпалила: — Съела бы кита!
— Китов нельзя, — очень серьёзно сказал Нис. Поднялся и потянул её за собой. — Киты же разумные!
— И как понять, что еда, а что поговорить вышло? — спросила Гвенн, торопясь за мужем.
— Именно так. Разумные — говорят.
— Бедные молчуны! — фыркнула Гвенн, еле поспевая за широким шагом царевича.
Они миновали несколько лестниц, а потом Нис ступил на платформу, плавающую в воде, и потянул за собой Гвенн. Они плавно и быстро опустились на первый ярус. Пол здесь походил на шершавое вулканическое стекло, а овальные стены были покрыты фресками с изображением разнообразных созданий моря. Даже таких, каких царевна ещё не видела.
— А мы могли так подняться? — подозрительно спросила Гвенн.
— Могли.
— Что же не поднялись?
— Хотел побыть с тобой подольше.
— Хорошоо-о-о… Ну так что про еду?
— Живая вода подарила речь всем, кто обладает разумом, — как ребёнку, пояснил ей Нис. — Тут не ошибёшься. Посмотри на картинки. Из этих никого есть не надо! Обидятся.
— Из желудка, что ли? — не преминула подколоть Гвенн, а Нис еле заметно вздохнул. — Каменные окуни — разумные? — разглядела она изображения громадных рыб в серо-белых пятнах.
— Да.
— Крокодилы?
— Крокодилы, мурены, барракуды, миноги, акулы, осьминоги, кальмары, киты, касатки, пингвины. Хотя в разумности мурен у меня были сомнения, и я в одну долго тыкал палочкой.
— Что-нибудь ответила?
— Через полчаса.
— И что? Что она сказала?
Паузу Нис выдержал воистину королевскую, пока Гвенн сбегала за ним по узкой винтовой лестнице. Когда она готова была уже вспыхнуть от злости, выдал:
— «Отвали».
Тут царевне пришлось на миг остановиться, ибо бежать, сгибаясь от хохота, никак не выходило.
— Если кого-то хотят убить, — всё так же спокойно, как о еде, продолжил царевич, — то в первую очередь закрывают рот. Можно сослаться, что перепутали.
— Правда? — перестав смеяться, изумилась Гвенн, глядя на неподвижное лицо Ниса.
— Нет, — с тем же каменным лицом ответил царевич.
— Нис! — не удержалась Гвенн.
— Сослаться нельзя. Не поверят. А заткнуть рот перед тем, как перерезать горло — легко. Хотя убийства у нас очень и очень редки.
Это было сказано всерьёз, но Гвенн, раскинув руки, закружилась на пятачке. Рассветное солнце золотило перламутровые стены, выложенные мелкими камешками, веселье просилось наружу. Этот странный бег, пока спит весь дворец и даже стража провожает их сонными взглядами — словно в детстве с Деем, во время очередной шалости, когда, казалось, им двоим принадлежит весь мир.