Не царская дочь - страница 12

Дома отец во искупление своей вины весь вечер играл для меня на аккордеоне, а мы с мамой, одетой по-домашнему в мягкое, горчичного цвета платье, сидели напротив за квадратным фанерным столом и слушали. В большое трехстворчатое окно были видны звезды — такие яркие в этот теплый вечер. Просторная, полупустая комната с белыми стенами постепенно наполнялась музыкой — чем-то итальянским, как любил отец, привычным, много раз слышанным, знакомым в мельчайших деталях, «папиным», от которого делалось легко и спокойно на сердце.

Когда прозвучал последний аккорд, я подбежала к отцу и обняла его — вместе с аккордеоном, обхватив руками узорчатый перламутровый бок.

Мне почему-то стало жаль отца — он был очень худ и бледен; говорили, что недавно перенес какую-то тяжелую болезнь и даже лежал в больнице. В этот вечер на нем была надета бледно-желтая рубашка с расстегнутым воротом, рукава которой скреплялись тяжелыми, как казалось мне, металлическими запонками с большим прямоугольным камнем. Руки отца, перетянутые в запястье, выглядели еще более тонкими и слабыми, чем обычно, но по клавиатуре передвигались быстро. Он играл «вслепую», не заглядывая в ноты, разложенные перед ним на краю стола.

Время от времени он оборачивался ко мне:

— Донь, ты слушаешь?

— Да-а-а! — протяжно отвечала я, в такт музыке кружась по комнате с нарядной куклой Аленкой.

Ночью, засыпая, я вспомнила, что скоро надо будет идти в сад. Но мне не хотелось долго думать о плохом, тем более, что отец сегодня так хорошо играл, а потом так ласково обнимал меня и гладил по темно-каштановым густым волосам… Да и этот случай с отвратительной маской…

Быть может, отец, наконец, пожалеет меня и не станет завтра строгим голосом требовать, чтоб я не плакала от разлуки с ним?

А чего бы мне хотелось от отца в те годы?

Об этом я много раз думала впоследствии. Ну вот, например, один из вариантов. Отец входит поздно вечером в детсадовскую спальню и говорит:

— Вставай, доня, пойдем домой! Я понял, что не могу без тебя. Совсем-совсем! И я решил никогда больше не оставлять тебя здесь так надолго…

Ох, как бы я побежала!

Или — уже в школе — отец сказал бы учителю:

— Вам не нравится, как моя девочка проявляет себя? Но это — мой ребенок, и позвольте нам самим определять все в своей жизни! Она ведь хорошо учится? Хорошо. Вот и вешайте на Доску почета. Ах, поведение не соответствует? Но это — ваша проблема! Сделайте две Доски — для отличников с хорошим и отличников с плохим поведением…

И так далее.

Этим воображаемым отцовским тирадам не было конца.

На деле же все происходило не так. Отец рано ушел из семьи, а мать, в силу своей женской слабости, просто секла меня ремнем. Хватало ровно на два дня. Третий начинался с моей очередной, но уже более изощренной, выходки.

А что она могла? Пожалуй, ничего. Умению вести диалог в конце 30-х наше государство своих жителей не обучало. Как тут не пенять на сталинщину?

Вот, кстати, перед глазами — совсем недавняя картина.

…Холодно. Глубокая осень. Мать подметает двор, освобождая его от звонко гремящих ореховых листьев.

— Ты заплатила за телефон? — кричит она мне через окно. — А то отключат!

Да, киваю я, вчера заплатила. Долго стояла в очереди. Пожилая кассирша робко, неуверенно, одним пальцем нажимала клавишу, после каждого нажатия вскидывая глаза — как баран на новые ворота, прости Господи! — на светящийся перед ней монитор. Очередь роптала. Хотя, были и сочувствующие.

— Нас хоть куда посади, — вздохнула миловидная женщина средних лет, — даже на самую легкую работу, все один толк. Возраст!

— Да уж вам-то о возрасте — рановато! — вступает в разговор старик в военном кителе образца 37-го года. — А что касается скорости работы кассира — это, конечно, безобразие. Раньше, бывало, подойдешь, заполнишь квитанцию, протянешь в окошко — и все дела. Одна минута! А то и заполнять не надо: просто дашь показания сотруднику, он сам все и выбьет…

Ого! — подумала я. Вот это дедушка! Как шпарит на советском жаргоне! Да и выправка все та же, и гардероб, смотри-ка, даже молью не побитый… А выражение лица? Строгость. Аскетизм. Знание истины. Бдительность. Непогрешимость. И это ж все не просто снаружи, это — и внутри такое же. Хорошо интегрированное, проросшее в каждую клетку ощущение своей значимости. Как в 37-м заступил на пост, так по сю пору и стоит.