Не дрогнет рука - страница 10
— Не трудитесь расточать ваши фальшивые комплименты тем, кому они вовсе не интересны, — прошипела она со злостью. — Вы забыли, кажется, наш уговор — не касаться некоторых тем. К тому же, что вы можете понимать в женских нарядах? Это платье отвратительно сшито!
— Простите! — развел я руками, пораженный ее внезапной вспышкой. — Я думал, вы все уже забыли и не сердитесь, что из-за меня попали на завод.
— Причем тут завод? — окинув меня уничтожающим взглядом, сказала она и ушла в свою комнату.
С тех пор, как ни уговаривала ее мать, Галя так ни разу и не надела это платье.
Таковы были наши колючие отношения с Галей Чекановой. Они порядочно досаждали мне, и совершенно естественно, что я очень обрадовался, когда представился случай положить им благополучный конец своим отъездом из Борска.
Ближайший поезд, которым я мог выехать в Каменск, проходил через Борск в 10 часов вечера. Торопясь собрать все необходимые материалы, я попал домой только к ужину. Когда я вышел из своей комнаты, семейство Чекановых сидело за столом в кухне, а против моего стула уже стояла тарелка с дымящейся лапшой.
— Садись живей, пока лапша не остыла, — поторопила меня хозяйка, — холодную-то ее хоть выбрось.
Галя испытующе взглянула на меня, и мне показалось, что она хотела спросить о чем-то, но удержалась. Выражение лица у нее было спокойное и дружелюбное.
Василий Лукич встретил меня, как всегда, приветливо и с места в карьер начал хвастать новыми станками, которые только что установили у них в цехе.
— Хоть бы зашли как-нибудь, посмотрели, — говорил он. — Ведь это чудо! Точно сами понимают, что им нужно делать, только что не говорят!
— Едва ли мне придется посмотреть ваши станки, — ответил я. — Завтра еду в Каменск и, возможно, не возвращусь.
Я вовсе не предполагал, что мое сообщение произведет такое впечатление на Галю, иначе сказал бы как-нибудь по-другому. Услышав мои слова, она вздрогнула так сильно, что расплескала молоко из чашки, которую подносила к губам.
— Что с тобой, Анна? — встревожилась Марфа Никитична.
— Голова… что-то… — ответила Галя, поднимаясь. — С утра нездоровится. Я пойду… лягу.
Она вышла, не взглянув на меня. Я почти не слышал, что говорили за столом. Перед глазами стояло бледное, помертвевшее лицо Гали. Я готов был сам себе надавать пощечин за свою медвежью неловкость. Ведь то, что я считал девичьим капризом, оказалось чем-то более серьезным.
Страшно смущенный, я простился с расстроенными стариками, сказав им, что независимо от того, где я буду работать, я еще вернусь в Борск, хотя бы за вещами, и просил их считать комнату за мной.
Они обещали не сдавать ее, пока я не вернусь или не напишу им письма. Марфа Никитична все хотела еще что-то сказать мне, но, видимо, не решалась. Гали тогда я так и не увидел.
Глава третья
ПРИХОДИТЕ ЖЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО, МЫ БУДЕМ ЖДАТЬ!
— Через час Каменск, — предупредил старичок-проводник, подойдя ко мне и вытаскивая из холщового портфеля со множеством карманчиков мой билет.
Я и так знал, что мы подъезжаем к Каменску, однако от этого знакомого, близкого сердцу названия у меня слегка защемило в груди, как бывает, когда вспомнишь о чем-то дорогом, безвозвратно утерянном.
Опять я возвращался в этот старый сибирский город, где родился почти четверть века назад и где на кладбище, под покривившимся тополем, зарастали травой могилы моих отца и матери.
Из близких здесь меня никто не ждал, никто не считал минуты до моего приезда и не торопился на вокзал, боясь опоздать к приходу поезда. Единственный оставшийся из всей моей родни дядюшка, у которого я жил до окончания школы, давно уже укатил на свой разлюбезный Таймыр, бывший для него лучшим местом на всем земном шаре. Товарищи мои за эти годы окончили вузы, стали инженерами, докторами, летчиками и разъехались кто куда.
Когда-то в юности и я мечтал стать летчиком, чтобы воевать с фашистами, но Отечественная война окончилась прежде, чем я подрос. Потом я захотел за компанию с одним приятелем стать авиаконструктором, но и это не получилось. Жизнь часто складывается совсем не так, как ты планируешь.
Уже больше пяти лет прошло с тех пор, как я, не дотянув по конкурсу в авиационный институт одной-разъединственной единички и не успев той же осенью поступить в какой-нибудь другой вуз, был призван на военную службу.