Не горюй! - страница 12

— Нет. П-пускай полежит… До свидания! — Прохоров направился к двери, потом вернулся, взял у доктора свой зуб, аккуратно завернул его в бумажку и положил в карман.

От дверей он еще раз оглянулся и, широко улыбаясь, сказал:

— Вы у меня еще п-п-п-поплачете кровавыми слезами!

— Склочник, — сказала Пристяжнюк, когда дверь за Прохоровым закрылась. Она встала из-за стола, подошла к доктору, подвела его к дивану. — Садись здесь, Шереметьев… Как тебя?

— Аркадий Борисович.

— Так вот, Аркаша, — Пристяжнюк усадила Аркадия Борисовича рядом с собой, хлопнула по коленке. — Давай покалякаем.

— Я слушаю вас, Галина Петровна.

— Прежде всего, поздравляю тебя с открытием. От всей души!

— Что вы, Галина Петровна, — засмущался Аркадий Борисович. — Ведь это же, в общем, случайность!..

— Случайность, отец, это непознанная закономерность. Кто ищет — тот всегда найдет. А?

Аркадий Борисович был польщен.

— А с меня, Аркаша, начальство уже стружку снимает. Почему, мол, не сразу доложили, что, мол, разводим нездоровую шумиху, а научно не обосновываем… Ну, и так далее… В общем, понятно — примазаться хотят… Так что, придется тебе сегодня ночью с этим Травкиным в Москву полететь…

— Мне?

— Ну, а кому же еще? Да, ты не бойся, Аркаша! Завтра я к вам подскочу — помогу, если что.

— Спасибо, — растерянно поблагодарил Аркадий Борисович. — Только хорошо бы рентген сначала сделать.

— Успеется… А теперь, отец, — сказала она уже другим, внушительным и серьезным тоном. — Придется тебе о диссертации подумать.

— О диссертации?

— А как же… Ведь сам говоришь — уникальный случай.

— Материала маловато, — неуверенно сказал Аркадий Борисович. — А потом проверить все-таки надо…

— Поможем… Я сама, лично, помогу… А можно и вместе писать. Коллектив — это, отец, сила! Нравишься ты мне, Аркаша… По рукам?

— Я… я с удовольствием, — пробормотал Аркадий Борисович.

Пристяжнюк встала и заходила по кабинету.

— Это хорошо — диссертации, — сказала она. — Пора, пора заняться наукой, а то текучка совсем заела…

— Сложно… и я думаю, что… — начал Аркадий Борисович.

— А как не! Конечно, сложно! Ну, давай, отец, по этому случаю, — Пристяжнюк полезла в шкаф, достала две маленькие стеклянные баночки и аптекарскую бутыль. — На работе, конечно, нельзя. Я сама это строго пресекаю, — она налила в баночки. — Но в виде исключения… Держи! С_>2Н_>5ОН — она протянула Аркадию Борисовичу баночку и сама, крякнув, опрокинула свою.

На бульваре стоял газетный стенд. За стеклом висела свежая газета с портретом Ивана Сергеевича Травкина. Рот его на фотографии был широко открыт, под снимком была небольшая заметка с заголовком «Феномен».

На ближайшей к стенду скамейке сидели Иван Сергеевич и Безродный. У каждого в руках было по бумажке.

— Значит так… — говорил, глядя в бумажку, Безродный. — Она спрашивает: «Кто этот человек, который так скромно сидит за столиком?»… А вы что?

— А что я?.. Это она вас спрашивает.

— Правильно. А я ей, значит: «Это Иван Сергеевич Травкин — наш гость из города Верхние Ямки?»… А вы что?

— А я?.. — Травкин, глянул в бумажку… — А я, значит, говорю непринужденно: «Родился я в 1921 году в городе…»

— Да нет, подождите… Мы же еще к вам не подошли… Она меня еще спросит: «Значит это и есть тот человек, у которого тридцать три зуба?»

— А я что?

— А вы: «Да, это я! Единственный в мире!»

— Точно!

— Ну, а потом я рассказываю свою автобиографию.

— Точно.

— Только вот… вот здесь, — Травкин ткнул в бумажку, — где я говорю про школу, я скажу, что когда мне было двенадцать лет, я поймал сома на сорок килограмм.

— Это не надо, — сказал Безродный.

— Почему?

— Ну, кто же этому поверит?

— Но я же поймал!

— Хорошо, хорошо, — улыбаясь, подмигнул Безродный, — не будем об этом.

— Вы, что — тоже не верите?! — возмутился Травкин.

Безродный снова улыбнулся.

— Иван Сергеевич, я сам ловлю всю жизнь. В нашей речке таких сомов не бывает. На пятнадцать я ловил, а больше не бывает.

— А как же я поймал?

Безродный вздохнул, взял Травкина за пуговицу:

— Иван Сергеевич, я, конечно, простой корреспондент небольшой областной газеты. Для меня выступить с вами по телевизору, а потом поехать в Москву очень большая честь и даже, может быть, поворот во всей жизни… Но я, Иван Сергеевич, человек честный и людей в заблуждение все равно вводить не позволю.