Не горюй! - страница 9
Раиса Яковлевна слезла с высокой кожаной подушки и подошла, взглянув в разинутый рот испуганного Травкина, тихо ойкнула:
— Не может этого быть!
— Посчитайте! — с торжеством сказал Аркадий Борисович. Раиса Яковлевна беззвучно зашевелила губами. Потом с ужасом посмотрела на Аркадия Борисовича, прошептала:
— Надо немедленно позвонить в область товарищу Пристяжнюк!
— Но ведь, сегодня воскресенье…
— Неважно!
Ничего не понимающий Иван Сергеевич таращил глаза на врачей. Аркадий Борисович бросил зеркальце на поднос и быстро пошел к дверям.
— И я с вами, — сказала Раиса Яковлевна. — Подождите минутку, товарищ, — бросила она больному и вышла вслед за своим коллегой.
Люба проскользнула в кабинет, подошла к мужу.
— Больно, Ваня? — спросила она, ласково погладив его по голове. По щеке Любы текла слеза сочувствия и жалости.
— Мура! — мужественно утешил жену Травкин.
Маленькая церквушка утопала в зелени. Креста на ней не было, но зато на воротах была надпись: «Завод безалкогольных напитков», и табличка: «Памятник архитектуры. Охраняется государством». Во дворе у забора в два ряда стояли бочки, около них лошадь жевала сено, а в центре, где на круглой клумбе цвели веселые цветы, возился со шлангом директор Иванов.
— Дедушка, где тут у вас начальство размещается? — спросил Иванова запыленный человек с фотоаппаратом на шее.
— А тебе зачем?
— Я из газеты. Спецкор из области Безродный.
— А-а-а, — сказал Иванов уважительно и бросил свое занятие. — Иванов, — представился он. — Директор завода.
Квартальный план мы перевыполнили на триста декалитров, — бодро начал Иванов. — Сейчас работаем новый напиток «Золотая осень»…
— Не надо, — перебил его Безродный. — Я к вам не по этой линии.
— Правильно. Давно пора отметить. Он там… в алтаре. Брысь отсюда! — вдруг заорал директор.
Безродный вздрогнул от неожиданности.
— Это я не вам, — улыбнулся Иванов. — Это я Ироду.
Ирод, облезлый козел неопределенной масти, стоял у клумбы и задумчиво смотрел на деда.
— Иди, иди, нечего! — беззлобно погнал, его Иванов.
Ирод вздохнул и поплелся к выходу.
— Скажите, могу я видеть товарища Травкина?
— Ивана Сергеевича? Конечно, — сказал директор. — Правильно… Давно нужно отметить. Это благодаря ему наша продукция так популярна далеко за пределами нашего района. Это, так сказать, наш золотой фонд. Исключительный специалист высококачественных напитков. Можно сказать — изобретатель! Активный общественник, бывший фронтовик, председатель секции рыболов-спортсмен, участник самодеятельности. Вот, кстати, приходите сегодня вечером в клуб, послушайте наш хор.
— Не могу. И мне, собственно, товарищ Травкин по другой линии нужен.
— По какой?
— Скоро узнаете, — подмигнул Безродный.
В маленькой уютной лаборатории, размещенной в церковном приделе, у штатива с пробирками, в ослепительно белом халате и белой шапочке, колдовал Иван Сергеевич Травкин. Он подливал из разных пробирок жидкости в одну и, морщась от зубной боли, говорил вслух:
— Та-а-к… Теперь добавим десять процентов «Вечерней росы»… Теперь одну десятую процента «Утренней прохлады»…
В квадратном окошечке, проделанном в стене, чтобы наблюдать, что делается в цеху, показалась румяная физиономия деревенской девушки.
— Чего? — спросила она Ивана Сергеевича, осклабившись всеми зубами.
— Добавь восемь литров «Утренней прохлады».
Фрося кивнула и скрылась. Иван Сергеевич подошел к окошку понаблюдать.
— Ваня! — позвал со двора директор, — тут тебя из газеты спрашивают.
— Сейчас, — сказал Травкин и вдруг закричал в окошечко: — Что же ты делаешь?!.. Это же «Грибная сырость»!.. Телка!.. «Утренняя» вон в той. Сколько можно учить!.. — Он подождал, пока не убедился, что все правильно и подошел к окну.
— Здравствуйте, товарищ Травкин, — сказал Безродный. — Мне нужно вас сфотографировать. Встаньте, пожалуйста, чуть левее. Вот так… — Безродный нацелился фотоаппаратом.
Окошечко за Иваном Сергеевичем снова заполнила улыбающаяся рожа Фроси.
— Брысь! — крикнул ей дед. — Карточку испортишь!
Окошечко опустело.
— Откройте, пожалуйста, рот, — сказал Безродный Травкину.
Травкин послушно приоткрыл рот.