Не горюй о сердце — я скую другое - страница 2
Правее она увидела волкодлаков, увивавшихся возле чего-то, что лежало на земле. Плохое предчувствие заставило Марью торопливо спешиться, спрыгнуть с седла. После долгой скачки, непривычные к ходьбе, ныли бедра, но Марья досадливо отряхнула шаровары и прошагала вперед. Там мелькали серый волчий мех и сталь, слышалось звериное ворчание. Огромные, выше человека волки, ходившие на задних лапах, были закованы в лучшие доспехи, какие делали в Кощеевых кузницах. Марья давно привыкла их не бояться, так что на волчьи морды смотрела с затаенным ожиданием, а не страхом. Их вожак, которого Марья распознала по огромной секире (остальные носили обыкновенные мечи и копья), почтительно склонился перед ней и сурово рыкнул на дружину.
На траве лежал вепрь, уже охладевающий. Быстро оглядев дикого кабана, Марья нашла засевшую в жесткой шкуре стрелу и тронула белое оперение кончиком пальца.
— Это не наши стрелы, — пробормотала Марья. — Ни у кого из моей охоты не было стрел с белым оперением! — возвысив голос, повторила она, и остатки свиты поддакнули. Среди них белый цвет считался недобрым — приманивающим промыслы Белобога, который, уж конечно, не мог желать нежити удачи на охоте. — Откуда это?
— Сдается мне, моя королевна, это стрелы из Китеж-града, — склонив лобастую голову, ответил волкодлак. Тяжелый хвост колотил его по задним лапам, чуть согнутым в поклоне. — Когда мы учуяли кровь, вепрь был уже мертв, а охотников мы не видели. Они не могли перейти Калинов мост, не беспокойтесь, Марья Моревна, — преданно пообещал он.
Марья распрямилась. Ей было жаль вепря. И жаль, что загнала его не она. Не зря с утра мамки-няньки шептались, что охота не пройдет удачно — якобы вчера вечером видели на небе светящиеся облака… Все вокруг погрязло в дурных приметах — о том же ей толковала Любава. Она поглядела на реку Смородину, на клоки леса с другой стороны. Где-то вдалеке стоял туман, надежно скрывавший китежские маковки куполов…
— Они не могли, но зверь перешел, — рассудила Марья. — А значит, ранен он был неподалеку, на том берегу. Они охотятся впритык к Пограничью, отчего дружина не знает об этом?
В ее голосе зазвенело. Вожак волкодлаков согнулся еще ниже, замел хвостом, как виноватый пес.
— Не велите казнить, Марья Моревна, — низким, напряженным голосом прорычал он. — Мы их не чуяли у границ. Нынче первый раз, когда люди зашли так далеко.
— Люди! — не выдержав, прошипела Любава. Она оскалилась, задрав губку, и Марья увидела выступающие клыки ведьмы. Глаза полыхнули болотно. — Их жадность снова трогает наши земли!
Она словно бы напрочь позабыла, что перед ней тоже человек. Марья и сама забывала.
— Мы остановим их, — пообещала Марья — тем, кто нуждался в ее утешении, и себе самой. — Пока все не зашло слишком далеко.
***
Марья часто признавалась себе, что лес ей милее всего: там она чувствовала себя свободной птицей, смело летящей. Всю жизнь она провела в городе, лишь немного отличавшемся от этого, запрятанного в самом сердце Лихолесья. Со временем Марья научилась не замечать, что его охраняют гордые ягинишны, а не отцовская дружина, а по городу бегают анчутки, а не чумазые дворовые мальчишки — невнимательный не заметил бы разницы, — и взгляд не наталкивался на бледные лица вурдалаков.
Перед Марьиной свитой тяжело распахнулись мощные ворота. Две ягинишны, придерживавшие нетерпеливых коней, заплясали рядом, не осмеливаясь обжигать ее огненными взорами — за неверный взгляд на задумчивую королевну они могли бы лишиться глаз, норов Кощея все знали. Однако в этот раз Марья сама потянулась навстречу воинственным стражницам; она нахмурилась, выпрямила спину, несмотря на напавшую на нее усталость, расправила плечи.
— Марья Моревна желает знать, вернулся ли ее муж, царь Кощей Бессмертный! — поняв ее по одному лишь повелительному взгляду, зычно крикнула Любава.
— Вернулся, моя королевна, — проговорила ягинишна низким, почти мужским голосом. — Дожидается вас у государевых хором. Велел передать, он весьма рад, что вы нашли себе занятие без него, однако обеспокоен. Не стоит подходить так близко к Пограничью.