Не наступите на жука - страница 9
— Неугомонным обязан быть человек, — продолжал Золототрубов-младший. — Ведь и я плечом к плечу с папой исследовал пасюков. А сейчас? Театральный деятель, человек искусства!
— Вы так важничаете все, ребята, — сказала Шура.
— Это просто чтоб держаться достойно, — говорил Юрик. — Каждый нос задирает из последних сил.
— Поднатужишься, — подбадривал его Золототрубов.
— Что?! — Юрик, услышав это слово, прямо рухнул на диван.
А у Юрика была одна отличительная черта: ни у кого такой нет среди родственников. Лежит Юрик на диване, и все вокруг — полотенце, сумка, гитара, телефон, — все, что хоть как-то касается Юрика, дрожит в такт биению его сердца. Просто страх божий!
— Считаю до двенадцати, — сказал Золототрубов. — Если ты не встанешь…
— Считай. На двенадцатый раз я превращусь в пасюка.
— Юрик, — вдруг сказала Шура, — сыграй, а? Ну что тебе стоит? Я НИКОГДА В ЖИЗНИ не была в театре ВЕЧЕРОМ…
Что-то переменилось в ходе этой истории, когда она так сказала. Юрик и не думал соглашаться, атмосфера по-прежнему была накалена, но в глазах бывшего исследователя крыс, а ныне человека искусства тихо затеплилась надежда.
Юрик встал. Он скрылся в стенном шкафу и вышел оттуда в костюме «тройка» строгой расцветки колорадского жука.
День закручивался, сжимался, как пружина.
— Помнишь, Юр, подъезжая к театру (когда давали «Романьолу», там всегда была дикая толпа!), ты сказал: «Я сейчас как человек, у которого в бане украли вещи. И он не знает — то ли у банщика простыню просить, то ли звонить родственникам, то ли самому у кого-нибудь свистнуть».
— Не дрожи! — буркнул Золототрубов. — Ты идешь к славе.
Организовав Шуре с Женькой контрамарки, он с Юриком пропал за дверью служебного входа.
Шура с Женькой не растворились в публике, занимающей места, согласно купленным билетам, шнырявшей кругом, покупающей программки, фамилии которых им, непосвященным, почти что ничего не говорили.
Иначе чувствует себя контрамарочник, не важно, кто оставил ему пропуск — исполнитель главной роли, рабочий сцены или дежурящий за кулисами пожарник. От первой минуты и до получения пальто в гардеробе его распирает гордое сознание причастности ко всему, что происходит в театре.
У потолка на балконе слева возился с фонарями Золототрубов.
Справа над сценой завис в ложе музыканта Юрик. Он старался незаметно вписаться в обстановку, поэтому не слишком-то махал в ответ Женьке и Шуре, можно даже сказать, вообще не махал.
Да и Золототрубов им тоже не махал.
«Те еще чувихи, — думал он, поглядывая на них с высоты. — В одинаковых платьях. Покусанные какими-то комарами».
Зато Женька с Шурой махали — за четверых! То одному! То другому! Да! Они обе в байковых платьях веселенькой интернатской расцветки. И они правда покусаны комарами! Комары круглый год обитали у них в интернате в подвалах, а по ночам совершали на спящих свирепый налет! Но ведь это пустяк. Кто станет обижаться на ерунду, когда ты, Юрик, над сценой, и спектакль еще не начат.
Второй звонок. Юрик проверил звукосниматель на гитаре. Подключился к динамикам. Третий звонок. Медленно гаснет свет. Золототрубов направил на занавес лунный луч. Юрик потихонечку начал пролог — грустный-прегрустный. На просцениум вышла Доменика в черном покрывале: «Диду э гвори амальяти, профинандо де круну…» Такие слова или что-то похожее говорила она под музыку. Занавес открылся, и августовское солнце, как настоящее, ворвалось в зрительный зал.
Все начиналось ликующе — крестьяне танцуют на празднике урожая. Сейчас Чечилия будет петь под гитару Юрика свою сумасшедшую тарантеллу. А теперь вальс. Юрик играет его для Чечилии и Микелле.
Микелле — художник. Он любит Чечилию. Но над их любовью сгущаются темные силы. Холодные мурашки бегут по спине, когда Доменика отстраняет руку Чечилии: «Нет, я не буду тебе гадать…» И волосы шевелятся от страшного пророчества старухи: «Им обоим смерть на Горбатом мосту!»
Бедная Шура, не выдержав накала страстей, начала в голос икать.
— Не обращай внимания, — шепнула она Женьке. — Я всегда от волнения икаю.
Негодующее шиканье раздалось за их спинами, но тут не грех было заикать и более искушенному театралу: Микелле убили, Чечилия на Горбатом мосту произнесла свою последнюю реплику: «Я хочу быть красивой. Микелле любил, когда я была красивой. И я хочу, чтобы вы запомнили меня ТАКОЙ!!!»