Не от мира сего - страница 13

Собственно, Евгений говорил о самом себе в студенчестве. Да, у него именно возгорелась душа. В сущности он никогда не сомневался в реальности Иисуса Христа. Он бунтовал против того христианства, с которым столкнулся сам. И разум пытался убедить сердце, что никакой веры нет.

Не раз при Алисон Евгений «вскипал», пытаясь «порвать путы», не зная толком как. Она припоминает: однажды вечером Джон и Евгений сошлись в нешуточном споре о Боге. Дело происходило на холме у подножия Лысой горы — еще одно излюбленное место встреч «белых ворон». На этот раз вся компания, кроме Алисон, была крепко навеселе. Джон, чуть не плача, как всегда сетовал, что ради Бога ему придется отказаться от женщин. Евгений поначалу лишь хмуро слушал, потом вдруг вскочил и заорал: «Бога нет! Сказки это всё! Если бы Он был, Он не стал бы мучить тех, кто идет за Ним! Тебе кажется, Бог рад–радешенек уязвить, уколоть человека. Такого Бога нет!» И спьяну принялся поливать Джона вином, приговаривая: «Я — Иоанн Креститель!» Потом погрозил Небу кулаком и обругал Бога. «Вот видишь, и ничего не случилось!» — выкрикнул он, вперив бешеный хмельной взор в безмерно огорченную Алисон. Остальные же сочли его выходку не более, чем шуткой. Алисон углядела в ней отчаянный вызов Богу. Ее друг готов был предать себя вечному гневу Божию, лишь воочию убедиться, что Он существует. Серая, унылая бесчувственность была более невмоготу Евгению. Прокляни его Господь хоть на миг, на один благословенный миг узрел бы Евгений Его прикосновение и уверился бы — Бог рядом.

Видела Алисон и другие подобные выходки Евгения, мучимого духовной пустотой. С отчаяния он запил. Алисон говорит, что в жизни не видела, чтобы человек так много пил. Он напивался до блевотины, а потом безутешно рыдал. И никто, кроме Алисон, не знал истинной причины. Все думали, что Евгений пьет «из удовольствия».

. Из всех сокурсников в Помоне Евгений слыл, пожалуй, самым непримиримым атеистом. И, как указывает Алисон, самым искренним, самым «верующим», отдаваясь идее до конца.

Несколько лет спустя Евгений писал: «Атеизм, истинный, «приземленный», с неприятием якобы несправедливого и немилостивого Бога, безусловно, тоже некая вера, попытка противостоять истинному Господу, Чьи пути неисповедимы даже для самых истых христиан. И сколько свидетельств тому, что «атеизм» улетучивался, стоило Господу в ослепительном сиянии явить Себя страждущим, ищущим Его «атеистам». Воистину Христос ведет эти души.»

Куда ни обратись душа человеческая, ждут ее скорби. Обратись она к Тебе, Господи, — узрит прекрасное.

Блаж. Августин

Если к Православию Евгения привел Достоевский, то ко Христу — Бах.

Алисон.

В РАННЕЙ ЮНОСТИ Ницше, а несколько позже дзен–буддизм непроизвольно подталкивали Евгения к тому, из‑за чего так страдала его душа. К той же цели — только открыто и прямо — звала музыка. Как говорят отцы Церкви, музыка — язык души.

«Евгений не столько времени уделял книгам, сколько музыке», — говорит Алисон. В 1954 году он повел девушку на «Бориса Годунова» Мусоргского. Опера открыла ему новую, неизвестную сторону христианства, и он отметил: «Немцы мне казались самыми глубокими и вдумчивыми, похоже, русские много глубже».

Однако главную роль в его жизни сыграл всё же немецкий композитор Иоганн Себастьян Бах. «Мы только Баха и слушали, — вспоминает Алисон. — Нас с ним познакомил Альберт Картер. Бах — его любимый композитор. Мы собирались — человек десять — и слушали, слушали. Евгений выделял Мессу ре–минор, Страсти по Иоанну, Страсти по Матфею, Величание, кантаты, Рождественскую ораторию. Поначалу его привлекала только музыка, но потом и слова начали западать в душу. Слова, которые Бах черпал из Священного Писания. Так Евгений услышал и глубоко прочувствовал слова Библии, положенные на музыку».

Особенно помогла Евгению переосмыслить жизнь кантата № 82 для голоса и оркестра «Имел довольно я.», лейтмотив которой — тема смерти. Сочинена она была к празднику Сретения Господня, когда св. Симеон приветствует Младенца и Богородицу и оповещает Спасителя, что готов теперь умереть. Бах сумел чудесно выразить тоску человека по Царствию Небесному, желание вырваться из «юдоли скорби». Композитор написал три арии для баритона: человек обращается к собственной душе под звуки высокой, чистой и простой мелодии, исполненной покаяния. Первая ария — словно вздох облегчения на исходе жизни: