Не сотвори себе кумира - страница 50
– Вот не ожидал встретить вас в такой обстановке!- говорил между тем Яшин, опускаясь напротив меня.
– Мир тесен, товарищ Яшин, а пути господни и планы чекистов неисповедимы,- пошутил я.- Что нового на нашей праведной земле и почему вы так удивлены? В городе небось знают, что я в тюрьме уже более двух месяцев?
– Знать-то знают, да думают, что вас давно и в живых нет.
– Что так мрачно?
– Земля слухом полнится… Недели через две после вашего исчезновения просочилось из тюрьмы, будто вы признались в принадлежности к антисоветской группе, возглавляемой Кузьминым. Ну и надумали люди, что и вас в живых нет…
– А что Кузьмин, разве умер?- не решился я употребить более точное слово.
– Да, поговаривали, что всю их «контрреволюционную группу» осудили заочно и расстреляли… А точно никто ничего не знает. В вашей «Трибуне» сообщений не было.
– А что с Мировым? Известно ли что о Лобове и Арском?
– Никаких данных, глухо, как в могиле.
– О Карелине ничего не слышали? Я спрашиваю потому, что он на партсобрании выступал тоже в их защиту.
– Знаю, что исключили из партии и освободили от работы.
– Это за что же? Ведь ему всего лет двадцать.
– За поддержку врагов народа и сочувствие темным элементам… Что же еще придумать?
– И что же с ним теперь? Где устроился? Ведь он прекрасный наборщик…
– Говорили, уехал в тот же день то ли в Сибирь, то ли на Мурман. Надо, говорит, менять адрес, покуда не переменили за казенный счет…
– С умом парень! Этот не пропадет!-сказал я, невольно вспомнив совет Василия Кузьмича о выезде в Ленинград.
– Нет уж, Иван Иванович,- возразил Артемьев,- ежели и он попал в «черный список», так все равно схватят. По паспорту найдут. Начнет прописываться – тут ему и мышеловка!
– Авось не везде догадаются!
– Ну а как газеты, журналы, радио? Что пишут, о чем говорят? Нашли ли Леваневского? Чем кончилось в Испании? О чем шумит новый пророк Европы Адольф Гитлер?..
Яшина жадно слушали все. В камере стало так тихо, что слышалось посапывание прибывших с ночного «дозора», уткнувшихся в свои пожитки и спящих под завывание ветра в решетчатом окне.
Торопливо рассказывая, Иван Маркович в возбуждении достал папиросы, на которые сразу устремился десяток глаз, а политрук выразительно кашлянул и требовательно воззрился на меня. Заметив нашу сигнализацию, Яшин замолчал, удивленно подняв брови и нерешительно протягивая в нашу сторону пачку «Беломора».
– Тут у нас вроде коммуны, Иван Маркович,- пояснил я.- С табаком приходится туго, вот мы и ввели рациональное потребление. Все курильщики обязаны сдавать свои излишки курева мне, как ветерану камеры. И курим мы, по бедности и в бережение здоровья, не чаще пяти раз в день, по цигарке на троих. Так что вы уж покурите один в последний разок, а папиросы ваши позвольте натюрмализировать.
Взяв у него драгоценную пачку, я спрятал ее за спину, в то время как мои товарищи жадно втягивали ноздрями ароматный дымок папиросы.
– А что значит «натюрмализировать»? Слово-то какое…
– Реквизировать в пользу обитателей сей тюрьмы.
– Всей тюрьмы?!
– Нет, только нашей камеры. Всю тюрьму не оделишь…
– Тогда забирайте и эту.- Он пробрался на четвереньках к своему месту, вынул из пальто полную, но прозеванную при обыске вторую пачку и отдал мне. Я спрятал и эту.
– Стало быть, перебоев с табачком не бывает?
– Еще как бывает! Поживете – увидите,- ответил за всех Кудимыч, а словоохотливый Шигуев добавил:
– Всякое бывает, приятель: то табаку нет, то бумаги. Ведь не все здесь курящие, а те, что курят, не носят недельного запаса в кармане…- И со вздохом сожаления он добавил:- Если бы энкавэдэшники предупредили об аресте хоть за день, каждый курильщик запасся бы махоркой на месяц!
– И сухарей насушил бы мешок?!- съязвил кто-то.
– Без сухарей можно прожить, а без курева в тюрьме нельзя.
– Предупреди тебя об аресте, так ты и будешь ждать да запасаться продовольствием! Экое отмочит иной полудурок!- сказал Артемьев, искоса поглядев на Шигуева.
Кто-то фыркнул от смеха, а Шигуев сначала вроде обиделся, потом одумался и тоже засмеялся:
– Действительно полудурок! Стал бы я ждать этих бобиков!