Не время

Сколько времени прошло?

Месяц?

Год?

Впрочем, какая разница?

Стоит закрыть глаза, и картинка, как вчерашняя: школа в развалинах, стоны и причитания, дети на руках взрослых, дети на земле – аккуратными рядками…

Ряд у корявой таблички из картона с кривой надписью маркером «3 «А».

«Нет, нет, пожалуйста, нет».

«Мама!» – раздаётся детский голос. Обернулась: не ей. А потом вот они, эти кроссовки на ногах, из-за которых тогда вышел спор в магазине. Только глянула – и отвернулась. Всё было понятно, но глаза отказывались верить. А та женщина, которой кричали «мама», вытирает счастливые слёзы. Как хочется быть на её месте…

Проглатывая стон, мотая головой, отрицая ужасную действительность, идёт дальше, мимо рядов и картонных табличек.

Шестой «Б». Возле кого-то бьётся в истерике женщина. Молча, закрыв глаза, сидит мужчина, поглаживая за ногу лежащую на земле девочку – это Лера из дочкиного класса. А вот и дочь. Тоже в ряду. Тоже лежит. Тоже не дышит.

Длинный выдох.

Просто не нужно закрывать глаза…

Оксана проморгалась. Надо же, задремала под убаюкивающий гул самолёта. Потянулась, разминая тело. Расплела и заново заплела «колосок» из своих выцветших, местами пепельных, волос, смотрящихся как стильное мелирование, которое она любила делать когда-то.

Их группа, закончив базовое обучение, отправлялась на войну. Оксана не помнила, сколько длилась подготовка. Всё время, прошедшее с «того самого дня», старалась забыть и не вспоминать, изнуряя себя тренировками. На физподготовке было легко – бегать, прыгать, отжиматься до седьмого пота, чтобы, вернувшись в казарму, принять душ и упасть без задних ног. Главное – не думать, не вспоминать.

На тактике и других подобных предметах приходилось сложнее – необходимость концентрироваться возвращала женщину в реальность, где нет любимых рядом, нет своих родных крошек. «Ничего, – успокаивала себя Оксана, – недолго осталось».

Безразличная к попыткам политических элит вызвать слепую ненависть к врагу, она мечтала свести личные счёты. Плевать ей на весь род человеческий и угрозу его исчезновения. Это были дети. Её дети.

Оксана оглядела девчонок из группы. Ну, как девчонок – всем уже ближе к пятидесяти. Многие, как и она, потеряли родных, свои семьи. Она была среди них самой молодой.

– Женщина, вы хорошо подумали? – не унимался тот тип из призывной комиссии. – Ваш возраст не подлежит обязательному призыву, вы можете принять участие в программе ВРЧ.

И девчонки поначалу докапывались, выясняя, почему не осталась в тылу, ведь могла.

– Все кого-то да потеряли, – рассуждала вслух Гала. – Но ты, в отличие от нас, можешь начать всё заново…

– Да отстаньте от человека, – заступалась Тамара. – Начать, начать… Кто-то должен и заканчивать.

ВРЧ – программа восстановления рода человеческого, предполагающая особенную социальную заботу о женщинах детородного возраста. Потери после нападения исчислялись 50% населения. Мир паниковал. Здоровых, способных родить, окружали всеми доступными благами. Сформировалась новая элита. Возрастные, «отбракованные» по состоянию здоровья, не способные рожать в силу репродуктивных нарушений отправлялись на фронт. «Нас незачем беречь, – ворчала Гала, – мы не люди. А мой теперь непонятно кого брюхатит».

Галу можно было понять. Ведь до войны после пятидесяти, наверное, начиналась самая жизнь – появлялось больше свободного времени, выросшие дети заводили свои семьи, можно было путешествовать или отдыхать на даче.

Гала с удовольствием проводила выходные с внуками, а вечерами после работы посещала спортивный зал, смотрела сериалы со своим Колей. Теперь мужчина с хорошими анализами был обязан оплодотворять других женщин, причём естественным путём. «Некогда им возиться с пробирками, видите ли, времена не те», – сетовала Гала. И непонятно, кому в этой ситуации было хуже – женщине, обязанной делиться своим мужчиной из-за госпрограммы, или моногамному, судя по всему, Коле, который, как он писал жене, может выполнить этот долг, только представляя на месте будущей роженицы «свою Галу».

Подобные разговоры были Оксане безразличны. Единственное, к чему она стремилась— закончить это всё. Ей больше совсем неинтересно продолжать жить в таком мире. Не таком, где все молятся на способных родить женщин, а где нет её детей.