Не вышел из боя - страница 22
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс.
А на левой груди профиль Сталина,
А на правой — Маринка, анфас.
Эх! За веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Протопи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!» —
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом, на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Блике к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
Не топи ты мне баньку по-белому —
Я от белого свету отвык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Ох! Знобит от рассказа дотошного.
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Застучали мне мысли под темечком, —
Получилось, я зря им клеймён!
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён.
Протопи ты мне баньку по-белому —
Чтоб я к белому свету привык.
Угорю я, и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
[1968]
На краю края земли, где небо ясное …
На краю края земли, где небо ясное
Как бы вроде даже сходит за кордой,
На горе стояло здание ужасное,
Издали напоминавшее ООП.
Всё сверкает, как зарница,
Красота! Но только вот —
В этом здании царица
В заточении живет.
И Кощей Бессмертный грубое животное
Это здание поставил охранять,
Но по-своему несчастное и кроткое,
Может, было то животное, как знать!
От большой тоски по маме
Вечно чудище в слезах —
Ведь оно с семью главами,
О пятнадцати глазах.
Сам Кощей (он мог бы раньше врукопашную!)
От любви к царевне высох и увял,
Стал по-своему несчастным старикашкою,
Ну, а зверь его к царевне не пускал.
— Пропусти меня, чего там,
Я ж от страсти трепещу!
— Хоть снимай меня с работы,
Ни за что не пропущу!
Добрый молодец Иван решил попасть туда, —
Мол, видали мы кощеев, так-растак!
Он всё время, где чего — так сразу шасть туда!
Он по-своему несчастный был дурак.
То ли выпь захохотала,
То ли филин заикал, —
На душе тоскливо стало
У Ивана-дурака.
Началися его подвиги напрасные,
С Баб-Ягами никчемушная борьба —
Тоже ведь она по-своему несчастная,
Эта самая лесная голытьба.
Сколько ведьмочек пришиб, ну!
Двух молоденьких, в соку…
Как увидел утром — всхлипнул,
Жалко стало дураку.
По, однако же, приблизился, дремотное
Состоянье превозмог своё Иван.
В уголке лежало бедное животное,
Все главы свои склонившее в фонтан.
Тут Иван к нему сигает,
Рубит головы, спеша,
И к Кощею подступает,
Кладенцом своим маша.
И грозит он старику двухтыщелетнему —
Я те бороду, мол, мигом обстригу!
— Так умри ты, сгинь, Кощей! — а тот в ответ ему:
— Я бы рад, но я бессмертный — не могу.
Но Иван себя не помнит:
— Ах ты, гнусный фабрикант!
Вон настроил сколько комнат,
Девку спрятал, интригант!
Я закончу дело, взявши обязательства!..
И от этих-то неслыханных речей
Умер сам Кощей, без всякого вмешательства, —
Он неграмотный, отсталый был Кощей.
А Иван, от гнева красный,
Пнул Кощея, плюнул в пол
И к по-своему несчастной
Бедной узнице взошёл.
Январь 1967
ВЫХОД В ГОРОД
От скучных шабашей смертельно уставши,
Две ведьмы идут и беседу ведут:
— Ну, что ты, брат-ведьма? —
Пойти посмотреть бы,
Как в городе наши живут.
— Как всё изменилось!
Уже развалилось
Подножие Лысой горы.
— И молодцы вроде давно не заходят —
Остались одни упыри.
Спросил у них леший: —
Вы камо грядеше?
— Намылились в город, у нас ведь тоска.
— Ах, гнусные бабы, да взяли хотя бы
С собою меня, старика.
Ругая друг дружку, зашли на опушку.
Навстречу попался им враг вурдалак.
Он скверно ругался, он к ним набивался,
Кричал, будто знает что как.
Те к лешему — как он? — Возьмем вурдалака,
Но кровь не сосать и прилично вести! —
Тот малость покрякал, клыки свои спрятал,
Красавчиком стал, хоть крести.
Освоились быстро. Под видом туристов
Поели, попили в кафе «Грандотель».
Но леший поганил своими ногами —
И их попросили оттель.
Пока леший брился, упырь испарился,
И леший доверчивость проклял свою.
И ведьмы пошлялись и тоже смотались,
Освоившись в этом раю.
И, наверняка ведь, прельстили бега ведьм —