Неаполитанская кошка - страница 4

Я искала тепла, ласки и как бы понимала себя и даже оправдывала, но не получала же!

Все было не то.

Мне так не хватало Алекса с его нежностью и теплыми руками, губами. И самое ужасное заключалось в том, что, даже имея крышу над головой, деньги и возможность нигде не работать, я не чувствовала себя защищенной.

С меня тогда, семь лет тому назад, словно содрали кожу, и я стала уязвимой, ранимой и физически постоянно мерзла.

Именно тогда у меня и появилась потребность вязать теплые вещи.

Все, что продавалось, меня не устраивало, мне хотелось свитер в две или даже три толстые шерстяные нитки, и я поначалу вязала просто длинные теплые балахоны, а потом уже начала изучать узоры, копировала себе схемы с «шерстяных» сайтов, накупила пряжи…

Стыдно сказать, что именно тогда, в самое трудное для меня время, я подсела на сериалы. И чем примитивнее был сериальчик, тем умиротвореннее я себя чувствовала.

Даже ложась спать, я не выключала стоящий в изголовье кровати ноутбук и засыпала, уже не глядя, а только слушая очередную серию. Так глушила свою тоску, считая такой образ жизни все же куда более невинным, чем, к примеру, алкоголь.

Мы подружились с Ладой, молодой мамочкой, живущей в соседнем доме в нашем поселке.

Примитивное существо, помешанное на своем ребенке, домашнем хозяйстве и кулинарии, она тем не менее вносила в мое существование элемент самой жизни. Рассказывала об отношениях со своим мужем-бизнесменом, о болезнях малыша, делилась новыми рецептами.

Думаю, тогда-то и я понемногу начала готовить, хотя есть приготовленное было некому.

Да, в тот день распустилась моя роза, и я на какой-то миг почувствовала себя счастливой. И разве могла я предположить, что именно тогда, в тот теплый июньский день, начнется отсчет дьявольского движения по наклонной, которое в конечном итоге и приведет меня если не к электрическому стулу, но к высшей мере наказания за измену Родине – двадцати годам тюрьмы…

Словно судьба, дав мне семь лет полного спокойствия, сопряженного с процессом отупения и деградации, решит встряхнуть меня как следует, помучить напоследок перед тем, как посадить за решетку.

Лада, женщина эмоциональная, впечатлительная, склонная к преувеличению, и каждый ее приход всегда сопровождался какой-то суетой, будоражащими лишь ее новостями, событиями, чувствами. О чем бы она ни рассказывала мне, все, даже самый обычный пустяк типа пересоленного ею же борща или мелкой ссоры с мужем, выглядело, как трагедия, личная драма.

Заявляясь ко мне в любое время дня и ночи, она никогда не ограничивалась одним нажатием на кнопку звонка, она давила на нее долго и часто, образуя вокруг себя какое-то нервозное электричество, которое почему-то передавалось и мне.

Она словно затягивала меня в свою проблему, выставляя ее по-настоящему серьезной, даже трагической и требующей моего безотлагательного участия.

Возможно, ей казалось, что она живет бурной и насыщенной жизнью, хотя на самом деле все было совершенно не так. Общаясь с нею, я почему-то всегда представляла ее режиссером провинциального театра с завышенным самомнением и склонностью все гиперболизировать.

Вот и в то утро мой дом наполнился заливистой трелью проснувшегося звонка – Лада пришла. Я выглянула в кухонное окно – точно, она.

Уж не знаю почему, но при всех своих качествах и бесцеремонности, она все равно не раздражала меня. Больше того, я радовалась ее приходу.

Лада, белокожая, румяная молодая женщина с копной рыжих буйных кудрей, которые она украшала цветными лентами и заколками в виде цветов, несомненно, была олицетворением женского и материнского счастья и вообще очень светлым человеком. Поэтому, увидев ее в то утро в окно, я улыбнулась и пошла открывать.

Распахнув дверь и увидев стоящую на пороге Ладу в цветастом сарафане и с тарелкой, прикрытой салфеткой, я сделала приглашающий жест рукой, однако она даже не пошевелилась.

Я удивленно вскинула брови.

Что случилось?

Лада смотрела на меня так, как если бы я стояла перед ней с забинтованной головой, причем бинты были бы пропитаны кровью, – ей словно было больно за меня.

Она даже губу свою розовую прикусила, разглядывая мое лицо.