Небесный охотник - страница 16

стр.

Я вздохнул. Не хотелось и дальше поощрять её.

— Так ты слышал о них? — спросила она.

— Ну, нам говорили о них на занятиях. Я думаю, что их было построено очень немного и большинство находится на этапе испытаний. С ними множество проблем. И дело даже не в двигателях. На больших высотах гидрий так расширяется, что его необходимо стравливать в больших объемах. А если выпустить слишком много, то потеряешь всю подъемную силу, и тебе конец. На «Бродяге» с нами чуть не случилось именно это.

Кейт задумчиво кивнула:

— Уверена, что какой-нибудь умник сумел бы разрешить эту проблему.

— Особого смысла нет, — ответил я, а потом начал размышлять. — Хотя… вы оказываетесь над всеми ураганами, вам не нужно облетать их стороной. А разреженный воздух означает меньшее сопротивление, и вы можете лететь быстрее и с меньшим расходом горючего.

Кейт засияла в ответ.

— Но это всё только гипотетически, — заспешил я. — Насколько мне известно, до этой стадии ещё никто не добрался.

— У меня такое ощущение, что ты на самом деле не хочешь заполучить «Гиперион».

— Нет смысла желать того, что получить невозможно.

— Я думаю, что это могло бы стать целью всей жизни, — настаивала Кейт.

— Ну, я лучше подыщу какую-нибудь другую невыполнимую мечту, побезопаснее. В любом случае, вряд ли тебе удастся заполучить подходящий высотник. Мало кто из капитанов захочет рискнуть жизнью ради такого опасного дела.

— Да ну! Даже ради дожидающегося их сокровища?

— Это только непроверенные слухи.

— Грюнель был одним из богатейших людей Европы. — Она понизила голос до шепота. — Мэтт, у скольких людей могут быть координаты «Гипериона»?

— Мистер Домвиль, если поправится. Тритус мог запомнить их, но только в самом общем виде. Те, кто был в командной рубке, тоже. Карта полностью уничтожена водой. Я видел её после приземления. Прочесть её невозможно.

— Но ты помнишь.

Я кивнул:

— Только это ничего не значит. «Гиперион» дрейфует. Его несет ветрами на высоте в двадцать тысяч футов. Я видел его целых три дня назад. Кто знает, где он теперь.

Это, похоже, её обескуражило.

— Но ты имеешь общее представление о его направлении и скорости?

— Только очень-очень общее. Ветры всё время меняются. Сейчас он может быть где угодно, над любой точкой земного шара.

— У тебя вообще совершенно пораженческое отношение к делу, — заявила Кейт.

— Не пораженческое. А честное. Я предпочитаю немножко более достижимые цели.

— Ужасно практично с твоей стороны.

Несколько минут мы молча ели. Шампанское уже не казалось таким шипучим, как раньше.

— Знаешь, а я ведь очень сердита на тебя, — сказала она.

— Это я заметил!

— Нет, совсем по другому поводу. Я слышала, что в следующий уик-энд в Воздушной Академии будет бал.

Я надеялся, что она не узнает.

— Да…

— Ты собираешься пойти?

— Ну, я…

— Потому что если бы ты собирался и не пригласил меня, я бы немножко обиделась.

— Обиделась?

— Огорчилась. Расстроилась. Даже рассердилась.

— Если бы я собирался, то не пригласил бы никого другого в целом мире.

— Рада слышать, — заметила она. На её лице отражались удовольствие и нетерпение — и кое-что ещё: озорство. — Боже мой, я сто лет не была на балу!

Это было официальное мероприятие, Осенний бал, вечерние костюмы для джентльменов обязательны. Шикарный обед в огромном зале, а после него танцы. Я провел на «Авроре» годы среди разряженных в пух и прах леди и джентльменов, но там я им прислуживал. Я не могу себя представить одним из них, я не подхожу для этого, как не подхожу для ресторана «Жюль Верн». Большинство однокурсников Академии старше меня по меньшей мере на год, и многие из очень состоятельных семей. У меня нередко бывает ощущение, что мне бы следовало подавать им напитки.

— Почему ты не хочешь идти? — спросила Кейт.

Мне было неловко сказать ей, что билеты очень дорогие и я едва ли могу себе это позволить — и взять ради этого напрокат смокинг тоже.

— А мисс Симпкинс отпустит тебя с таким, как я?

— Ты забыл, она закрывает глаза.

— Ну, тут уж ей придется просто-таки зажмуриться.

— Я позабочусь вдолбить ей это в голову.

— Я не умею танцевать, — признался я, и это было чистой правдой.