Небо и земля - страница 42
Запыхавшись, насквозь промокшая, прибежала она домой. Светало. Но отца не было. С трудом стянув с себя платье и рубашку, Нехамка вытерлась простыней и как была, голая, быстро юркнула под одеяло. С минуту лежала, чувствуя телом тепло мягкой постели, потом уснула.
Проснулась, когда в окно заглядывало теплое солнышко.
Нехамка надела сухую рубашку и с распущенными волосами подошла к зеркалу.
— Ой, мамоньки! — вскрикнула она, закрывая шею руками.
На шее темнел круглый синяк. След поцелуя. Теперь все увидят, что с ней произошло…
Во дворе послышались шаги. Нехамка обернулась и увидела в окне старого Рахмиэла. Она выбежала во двор.
— Доброе утро. Я принес тебе еще одно письмо, — Рахмиэл вынул из бокового кармана толстый конверт. — Понимаешь, нашел среди газет…
Сердце у Нехамки замерло, Она схватила конверт, взглянула.
Письмо было от Вовы.
Людно и шумно было в эти дни на полях бурьяновского колхоза. Весело звенели жатки, бойко тарахтела молотилка, приглушенно шумели веялки, громыхали арбы и возы, все вокруг ходило ходуном.
Женщины и девушки — на ком платье в сборку, на ком пестрый сарафан — веяли зерно, метали стога. Обсыпанные соломой и половой, ловко орудовали вилами, широкими деревянными лопатами, граблями. К молотилке, покачиваясь, подъезжали одна за другой груженые арбы…
Нехамка любила золотые дни жатвы! В легком ситцевом платье, повязанная белым платком, который закрывал и голову и шею, она стояла на молотилке и бросала колосья вилами в барабан. Сверху ей было видно, как среди высокой пшеницы, поднимая за собой пыль столбом, двигался комбайн, а в долине, неподалеку от подсолнухов, бойко стрекотали жатки.
По желтой стерне ходили колхозники, сгребали колосья и складывали в копны. А за ними, на уже убранных участках, суетились пионеры — кто в соломенном брыле, кто в белой панаме, кто в бумажном колпаке, все с красными галстуками. Они бегали по полю с ведрами и выбирали из колючей стерни затерявшиеся колоски.
От комбайна время от времени отъезжали возы с зерном, а навстречу им, громыхая колесами, уже неслись порожние.
Нехамку захлестнули волнующие звуки степи; она невольно вслушивалась в них и в то же время с тревогой думала о Вове, — может, в эту самую минуту он идет в атаку…
За эти дни она получила от Вовы три письма, и в каждом он писал, чтоб она за него не беспокоилась: его надежно защищает танковая броня. Но стоило Нехамке о нем подумать, как у нее падало сердце. Кто знает, что с ним сейчас…
Внизу, возле горы зерна, Нехамка увидела Шефтла.
Холщовая куртка на нем была расстегнута, лицо небритое, недовольное. Он вырвал у Риклиса из рук деревянную лопату и быстро стал сгребать рассыпавшееся зерно на брезент.
Нехамка, зная, что бригадир терпеть не может
беспорядка, убрала свисавшие с мостика колосья. Краем глаза видела, как Шефтл, бросив лопату Риклису, хмурясь, отошел к куче половы, набрал полную ладонь и подул, проверяя, не осталось ли зерен. Затем выдернул из скирды горсть обмолоченных колосьев, растер в ладонях и наконец направился к молотилке.
— Ну как, поставить еще человека? — обратился он к ней, пытаясь перекричать грохот барабана.
— Не надо! — замотала Нехамка головой.
— Вы сколько уже арб пропустили?
Шефтл торопился снять урожай, пока не пошли дожди.
— Может, все-таки поставить еще одного, а?
— Сама управлюсь.
— Не трудно тебе?
— На фронте труднее, — зло откликнулась с арбы молодая солдатка.
Шефтл помрачнел. Он принял эти слова на свой счет. Не первый раз слышал такое.
— Чего ты так закуталась? — спросил он у Нехамки, собираясь уходить. Просто так спросил.
Девушка смущенно отвернулась.
— Да так… — И начала еще быстрее подбрасывать колосья в барабан.
«Почему он спросил?» — подумала Нехамка. Ведь даже лучшая ее подружка ни о чем не знает.
На другой день после ночной встречи Нехамка не отходила от Баси, все спрашивала, почему ей не сказала, что Бовина мать хотела ей дать прочитать письмо? Та клялась, что ничего не знает, но Нехамка не верила ей. Она нарочно рассорилась с Басей, чтоб не рассказывать, что случилось ночью в степи.
Стыдно ей было перед Вовиной матерью.