Небо и земля - страница 53
„Ну что тут скажешь, — бормотал он растерянно. — В такое время… На свете творится бог знает что, а она… Лучше бы уж я к ней не подходил“.
В одном белье он бродил по двору, боялся войти в дом. Как бы Зелда не разревелась во весь голос — соседи услышат, сбегутся, тогда хоть на хуторе не показывайся. Шефтл не знал, что делать, и шагал взад-вперед, от колодца к палисаднику и обратно.
„Если бы Элька видела, как я тут топчусь! Если бы только знала она, что началось в доме после того, как она побывала здесь“.
В последнее время Шефтл меньше думал об Эльке. То ли хватало огорчений из-за Зелды, то ли вообще было не до нее.
Шефтлу до смерти надоело без толку шататься по двору. Он подошел к окошку посмотреть, не перестала ли Зелда плакать.
В эту минуту в небе послышался нарастающий гул. Шефтл задрал голову. Гул становился все громче, пока наконец не превратился в оглушительный рев. Низко над хутором пронеслось несколько истребителей.
Шефтл наморщил лоб. Все, что его только что мучило, мигом вылетело из головы.
Куда они? Что случилось? Может, где-то близко воздушный бой?
Шефтл влез на сарай, но и оттуда ничего не увидел. Истребители были уже далеко, гул утих. Шефтл слез с сарая и пошел в дом. Зелда все еще плакала.
„Да что это она, в конце концов! Что она вбила себе в голову!“ Зелдины переживания и обиды казались ему сейчас глупыми и ничтожными. Он вдруг по-настоящему на нее рассердился: война идет страшная… сколько оставили городов, деревень… сколько земли и всякого добра… А он сидит здесь и жену ублажает! Шефтл решительно подошел к Зелде.
— Ты хоть слышала? Слышала, говорю, сколько самолетов пролетело? — сказал он сурово. — А у тебя что в голове? Кровь льется, каждый день гибнут тысячи людей… Говорят, на вокзалах, на станциях полно беженцев. Уже из Киева эвакуируют. Не знаешь, что завтра будет, поговаривают о новой мобилизации, а ты…
При других обстоятельствах он ей этого не сказал бы, особенно насчет мобилизации, поберег, пожалел бы ее. Но теперь это было его единственным оружием.
Зелда, услышав эти слова, так и обмерла. Как ни горько ей было в последние дни, еще горше был страх, что Шефтла заберут на войну.
Она перестала плакать. Села и испуганно схватила мужа за руку.
Шефтл уже ругал себя за свою вспышку. Ему так жалко было жену, что он решился и рассказал ей об Эльке, о том, что Элька теперь осталась без работы. А другой подходящей пока нет. А она ведь не одна — с ребенком. И где муж ее теперь, неизвестно. Был в Минске, а там уже немцы.
— Ох, бедняжка, как мне ее жалко! — горячо воскликнула Зелда. — Почему же ты тогда ничего не рассказал мне? Я бы дала ей с собой, недели на две для нее и для девочки… Может, кто-нибудь поедет, тогда пошлем, пусть передадут ей, ладно? — и Зелда прижалась к мужниной груди.
Шефтл почувствовал ее жаркое дыхание. Он взял ее на руки и отнес на кровать.
После ссоры и сердечных обид, в эту первую минуту примирения, и в нем вспыхнуло живое чувство. Ему захотелось сказать жене что-нибудь хорошее, чего он давно, а может, и никогда не говорил. Но слова не шли на ум, и он только гладил широкой ладонью ее волосы, голову, шею, плечи.
— Шефтл, Шефтл… — тихо вздыхала Зелда. Светало.
Шефтл встал, босиком прошлепал по кухне, по комнате, внимательно оглядывая спящих еще ребятишек.
Скоро встала и Зелда. Радостно, оживленно, как человек, очнувшийся после долгой болезни, разговаривала она с мужем, а Шефтл, сев у окна, начал бриться. Она нарочно говорила громко, ей хотелось, чтобы дети проснулись, пока отец не ушел в поле. Ничего, пусть сегодня встанут пораньше. Пусть поглядят на отца — вот он, дома, — ведь не видели его целую неделю.
Но дети сладко спали, даже и не думая просыпаться. Зелда ушла на кухню готовить для Шефтла завтрак.
Шефтл быстро сбрил бороду — он не брился с тех пор, как здесь побывала Элька, — потом отправился к колодцу и, вытащив полное ведро воды, хорошенько умылся.
Позавтракал наспех, торопился в поле. А Зелда стояла у стола с виноватым видом.
— Послушай… Приходи сегодня обедать, — тихо сказала она.
— Ладно, — коротко ответил Шефтл.