Небо и земля - страница 67

— Вы к нам пришли, а, дядя? — радостно обхватила она его обеими ручонками. — Мама только что ушла на мельницу. Вы знаете, где это? Это там, за рекой, далеко.

— Зачем она туда пошла?

— А мама работает там приемщицей, в ночную смену.

Шефтл хорошо знал старую мельницу. Развалина, державшаяся на честном слове, шум там стоял неописуемый и воздух был насквозь пропитан мучной пылью. Все же он вздохнул с облегчением. Хорошо, что работает. Это, конечно, не мед, но хорошо хоть так.

Идти на мельницу? Нет, не успеть ему. Ну что ж, ом хоть посмотрит, как они живут, какую комнату она теперь снимает. Через сенцы, превращенные в кухню, Светка ввела его в комнатку, где, стиснутая двумя стенами, стояла кровать, а рядом — столик и одна табуретка. Вот и вся мебель. На стене, напротив перекошенной узкой двери, висела фотография Алексея в красивей резной рамке.

Шефтл подошел ближе и с минуту смотрел на открытое, доброе лицо Элькиного мужа.

У двери стояла Светка в старых сандалиях, очень похожая на отца. Шефтл поднял ее, посадил на плечо, похлопал по ножкам, потом поставил на землю.

— Ну, — сказал он, открывая дверь, — скажи маме, что я заходил.

— Не уходите, дядя, — тихо попросила Светка.

— Надо, деточка, ничего не поделаешь.

— А вы сказали, что научите меня ездить верхом. И поросяток покажете. Помните?

— Помню, — смущенно кивнул Шефтл, — как не помнить… А ты обещала, что будешь слушаться маму…

— А я слушаюсь. Во что мне мама оставила на ужин, — девочка приподняла полотенце, которым была прикрыта тарелка. На тарелке лежали два ломтика хлеба, огурец и яйцо. — Только я еще не хочу есть, я потом поем, когда проголодаюсь.

— А от папы… от папы-то есть письма?

— Нет. Писем нету. Не пишет папа. Мама каждый день ждет почтальона, а почтальон не приносит. Нехороший, плохой почтальон

Шефтл наклонился, поцеловал ее и вышел. Светка побежала за ним.

— А вы еще придете?

— Приду, приду…

Пройдя с полсотни шагов, Шефтл оглянулся. Светка все еще стояла в воротах. Он махнул ей рукой, чтобы она возвращалась во двор.

Грустно ему было. Больно за Эльку, за ее девочку. Обидно, что он не мог прийти раньше. Чуть раньше — и он застал бы ее.

Темнело. Небо из голубого стало иссиня-серым. Шефтл зашагал быстрее. Он чувствовал, что устал, но не жалел потраченного времени. Эльку он, правда, не повидал, но все-таки кое-что узнал о ней, увидел ее ребенка. Надо было оставить записку. Ведь Элька понятия не имеет, что он уходит на фронт. Как это он не подумал!

Шефтл торопливо свернул на деревянный мост.

Вдруг он остановился. Здесь, на этом мосту, они тогда стояли с Элькой. На этом самом месте, около перил.

Как раз месяц тому назад, двадцать первого июня, в субботу вечером. Могли ли они знать, что их ждет…

Он коснулся рукой перил, словно прощаясь с Элькой.

А по мосту уже шагала рота солдат. Все в новом обмундировании, с винтовками за спиной. И вскоре грянула могучая песня:

Шефтл зашагал в такт песне. Он спешил к своим. Скоро они сядут в поезд, который доставит их в воинскую часть.

В стороне, на дороге, ведущей к элеватору, громыхали возы с зерном, им навстречу, позвякивая, катились подводы, на которых развозили по колхозам эвакуированных. В кебе грозно прогремели, один за другим, несколько истребителей, а с железнодорожной станции донесся тревожный гудок паровоза.

Шефтл был уже недалеко от вокзала. Он шагал широко, а в ушах все еще звучали слеза песни:

Ранним утром, когда Юдл Пискун еще лежал на верхних нарах в бараке, его вызвали в канцелярию лагеря и объявили, что он освобожден.

Начальник спецотдела, пожилой, флегматичный, видавший виды старшина, пожал Пискуну руку, поздравил и пожелал никогда сюда не возвращаться. Ему выдали справку и уже приготовленный для него билет на проезд в общем пассажирском вагоне до станции Гуляйполе и деньги. Денег было на семь суток пути — из расчета, что за неделю он доберется до дома.