Небо и земля - страница 69

Сопя и отдуваясь, Юдл вымахал на своих кривоватых ногах порядочное расстояние, когда вдруг услышал сзади автомобильные гудки, смех и какие-то восклицания.

«За мной…»

Он вжал голову в плечи, пригнулся. Гудки и голоса становились все громче. Весь в холодном поту, Юдл шел не оглядываясь. Спустя минуту машина с грохотом промчалась мимо. В кузове тесно сидели женщины, работницы кирпичного завода. Они что-то крикнули Юдлу, помахали ему и, смеясь, бросили несколько крупных румяных яблок.

— Черт их несет, чтоб им провалиться, — выругался Юдл, поднимая голову. Он собрал с дороги запыленные яблоки, затолкал их, не вытирая, в мешок и пошел быстрее. Ему не терпелось добраться до станции— только когда он сядет в вагон и поезд тронется, он поверит наконец, что вырвался отсюда.

Жаркий сухой ветер, прилетевший из раскаленной степи, поднял пыль на дороге, хлестал Юдла по лицу.

Было уже далеко за полдень, когда Юдл добрался до станции. Оказалось, что поезд отправляется не скоро. Надо было ждать. Делать Юдлу было нечего. Людей вокруг было немного — несколько мужчин, больше казахов с редкими бородками, и женщин в пестрых платьях беспорядочно сидели с тюками и кошелками в привокзальном скверике. На платформе стояла группа железнодорожников — о чем-то между собой разговаривали. В стороне прохаживался высокий худой милиционер. Юдл озабоченно оглядывался, искал глазами уголок поукромнее, чтобы не торчать у всех перед глазами. Ему все казалось, что люди посматривают на него с подозрением. Завидев поодаль каменное здание туалета, он поспешил туда, решив, что здесь-то ему никто не помешает переждать до отхода поезда. Но немного погодя туда вошел один из железнодорожников, и Юдл покинул свое убежище. Прихрамывая, он направился в сквер. Сел на лавочку под засохшей акацией, прислонился спиной к стволу, опустил голову, прикрыл глаза. Так он долго сидел неподвижно, но не спал, прислушивался. Его уши, чуткие как у зверя, вздрагивали при каждом шорохе.

Наконец стемнело, и Юдл вздохнул с облегчением. Почувствовав себя увереннее, он вышел на платформу, уже запруженную пассажирами. Где-то совсем близко раздался свисток паровоза. Ну, теперь уже недолго…

На платформе становилось все людней, женщины перетаскивали с места на место свои корзины, иная водружала корзину на голову и так шла среди толпы.

Едва поезд подошел и остановился у платформы, как Юдл, пробившись сквозь густую толпу, вскочил в последний вагон. Там он, обливаясь потом, залез на самый верх, на третью полку, лег и всем телом прижался к стене. Хоть бы уж скорей отправили поезд…

В слабо освещенном вагоне было тесно, со всех концов доносился разноголосый и разноязычный гомон. Втискивались всё новые и новые пассажиры, и каждый старался захватить себе место. Наконец все разместились, разложили свои узлы, корзины, и в вагоне стало спокойнее.

«Почему не отправляют поезд? — волновался Юдл. — А может, поезд нарочно задерживают? Из-за меня?…» Но тут дрогнул вагон, поезд тронулся. «Все… Гора с плеч… Вырвался, будь они прокляты…»

Насторожив хрящеватые уши, он жадно прислушивался к торопливому перестуку колес.

Кто-то толкнул его в бок. Юдл испуганно обернулся: снизу на него смотрел, задрав голову, узкоглазый проводник-казах:

— Почему, любезный, на третью полку забрался? Тебе там не жарко? А ну, покажи свой билетик.

С перепугу Юдл не сразу нашел билет во внутреннем кармане. Проводник долго и недоверчиво рассматривал билет, потом вернул его Юдлу, посоветовав слезть и занять нижнюю полку, которая скоро должна освободиться. Но Юдл, прикинувшись, будто не понял его, повернулся лицом к стене и нарочно громко захрапел. Проводник махнул рукой и ушел.

Вагон мягко покачивался. Пассажиры вскоре уснули, стало тихо. В тишине вагона был особенно слышен стук колес и короткие свистки паровоза. Юдл прислушался к быстрому ходу поезда. Едем, значит… Едем! Домой, в Бурьяновку… Кто его там теперь дожидается, в хатке на самом краю хутора? Одна Доба…

В письме, которое он получил вместе с последней посылкой, жена сообщала, что проводила Иоську на фронт. Юдлу это было только на руку. Хорошо, что Иоськи нет в хуторе. Ведь это он, родной сын, донес на отца, выдал его, можно сказать, с головой. Побежал сообщать — кому? Коммунистке Эльке Руднер, порадовать ее — мол, в отцовском хлеву зарыта пшеница… Полжизни отнял, подлец…