Небо стоит верности - страница 23

Вроде бы окончил училище, поступил на работу и летай себе на здоровье. Как бы не так! До тех пор, пока не познакомишься с самолетом, двигателем, аппаратурой, не изучишь всех особенностей трассы и аэродромов, о полетах не смей и думать. Но это еще не все. Надлежит изучить Наставление по производству полетов, различные инструкции, приказы и анализы летных происшествий. Изучить и сдать зачеты. Только после этого тебя допустят к первому полету.

И все последующие годы день за днем придется учиться, не ропща на вечное школярство, поскольку тебе доверен не только дорогостоящий самолет, но и самое ценное — жизнь людей.

В полете Метлицкий непрерывно наставляет меня:

— В случае нужды на тундру не садись. Сверху-то она кажется ровной и крепкой, а сядешь — болото. Вообще посадка — последнее дело. Старайся дотянуть на одном двигателе. Избавься от лишнего груза, подбери наивыгоднейшую высоту, зафлюгируй винт отказавшего мотора и тяни. Ну, а если не удается тянуть на одном двигателе, тогда садись. И сто раз обдумай — как? Садись на речные косы, лучше — на каменистые. Сел — установи причину неполадки и постарайся устранить ее самостоятельно. Не получится — сообщи по рации в порт. Товарищи помогут. А самолет не покидай. В тундре самолет найти можно, человека — нельзя. Тех, кто бросал самолет, до сих пор ищут… И вот еще что: перед каждым вылетом проверяй, есть ли на борту неприкосновенный запас продуктов и оружие. И про спички не забывай: огонь в тундре — жизнь!..

Лишь спустя какое-то время я понял всю правоту этих слов.

Уже став командиром корабля, я налетал более двадцати тысяч часов над всеми уголками Арктики и в Антарктиде, но до сих пор с благодарностью вспоминаю тот первый полет и моих наставников в арктическом небе.

— Каждый участок трассы не похож на другой, — говорит Штепенко. — И не только своими характерными ориентирами, но и климатическими особенностями. В средних широтах этого не увидишь. Возьми триста километров вокруг Москвы — климат и погода там примерно одинаковые. А вот Арктика… Если в одном поселке штилит, то за сто — сто двадцать километров в другом поселке шторм! Смекаешь? А магнитные компасы? В одном месте показывает цену на дрова, в другом — землетрясение! В Арктике верь звездам и солнцу — астронавигация здесь выручит!

Внимательно вглядываюсь в плывущую под крылом землю: бурые проплешины тундры среди талого снега да ржавые забереги на реках. Смотрю на эти реки и речонки, прикидываю, где можно посадить самолет, где нельзя, и сообщаю свои «открытия» Метлицкому. Он сдержанно поправляет меня. Зато Штепенко насмешливо хмыкает:

— Салага! Не скоро еще тебе быть летчиком!

— Ну, знаете!..

— Сердишься? — смеется Штепенко. — На сердитых воду возят. А злость в работе — очень даже хорошее дело! Учти, юноша!..

Штепенко опускает на глаза защитные очки и с улыбкой ждет, что я скажу ему в ответ. Но я молчу и со стороны, вероятно, похож на нахохлившуюся курицу.

— Неужто и впрямь обиделся? — спрашивает Островенко, опустив на мое плечо тяжелую руку. — Зря. Принимай товарищей такими, какие они есть.

Монотонно гудят моторы, медленно плывет внизу однообразный пейзаж тундры. Беспредельная видимость прозрачного арктического воздуха позволяет окинуть взглядом необыкновенно большое пространство — от горизонта до горизонта. Отчетливо видна конфигурация всех самых далеких ориентиров, и, пока не привыкнешь к этому, такая четкость поражает. Смотри, любуйся самой дальней далью!

Вон впереди обрисовывается линия берега, за которой видна светлая полоса моря, забитого льдами, и темное пятно острова.

— Приступаем к снижению! — объявляет, входя к нам в кабину, Штепенко.

И вот уже самолет катится вдоль косы, в открытую форточку врывается холодный воздух, насыщенный волнующими запахами моря.

Что же, здравствуй, знакомая и незнакомая Арктика!

Поселок, возле которого пристроился наш аэродром, расположен на берегу моря. С морем здесь связана вся жизнь: с моря пришли первые строители, морские дороги связали этот полярный поселок со всем остальным миром, с моря же он получает все необходимое для жизни. Не случайно я замечаю в каждом встречном что-то морское: на одном черный бушлат, у другого полощется по снегу широченный клеш, у третьего на шапке неизменный «краб», у четвертого из расстегнутого ворота проглядывает морская душа — тельняшка…