Небо в алмазах - страница 12

— Может быть, — продолжал Куинн, — вы представили на конкурс не самую удачную работу?

— Так считали только вы. Все остальные члены комиссии придерживались другого мнения.

Куинн пропустил ее замечание мимо ушей, и сказал:

— Вернемся к вашим эскизам…

Отставив в сторону тарелку, Дени подошла к Куинну.

Как приятно стоять с ним рядом, тотчас пронеслось у нее в голове. Я просто физически ощущаю исходящую от него мужскую силу, и мне это нравится, Зачем же я все время ругаюсь с ним?

Незаметно Дени приблизилась еще ближе и теперь почти касалась его грудью. Ей почудилось, будто она попала в какое-то доселе неизвестное энергетическое поле, которое изолирует ее от всех неприятностей внешнего мира.

— Ох, как же хорошо! — еле слышно пробормотала она.

Куинн удивленно покосился на нее, и она наконец посмотрела на эскиз, который он показывал ей.

Это была одна из ее первых и до сих пор самая любимая работа.

Девятнадцатимиллиметровый бледно-желтый кенийский жемчуг был нанизан на золотую нить и перемежался с золотыми розами, в центре каждой из которых был вставлен круглый голубой сапфир.

— Эта работа могла получить первый приз только за цветовую гамму.

Дени было чрезвычайно приятно, что он похвалил ее работу, и, улыбнувшись, она ответила:

— Я тоже хотела послать на конкурс это ожерелье, но мне сказали, что не стоит: мол, оно слишком простое.

Куинн пристально посмотрел ей в глаза, и у Дени перехватило дыхание.

Если он будет так на меня смотреть, то я просто умру!

Куинн тем временем мягко сказал:

— Нужно верить своим инстинктам.

Для Дени фраза прозвучала слишком двусмысленно.

Может, стоит послушаться его совета? — усмехнулась она. Неожиданно наваждение кончилось. Дени разозлилась и сердито встряхнула головой.

Да что же это такое происходит! Стоило ему похвалить мои работы, и я уже растаяла. Что за идиотизм! Да пошел он к черту!

Дени вздернула подбородок и сказала:

— Мне пора спать! Спокойной ночи!

— Но сейчас только восемь часов.

— У меня был очень длинный день.

Оглядев ее с ног до головы, Куинн не стал спорить, а согласно кивнул. Дени чувствовала, что от него не укрылся ни ее лихорадочный румянец, ни пересохшие губы, ни торчащие соски.

— Дени, может быть, вы хотите искупаться в бассейне? — спокойно предложил Куинн.

— Нет, — резко бросила она.

— Тогда проверьте, хорошо ли работает ваш кондиционер. Сегодня очень жарко.

Куинн запрокинул голову и уставился на потолок.

— М-да… события начинают принимать интересный оборот, — пробормотал он себе под нос. — Девушка явно возбуждена сверх меры, но моя совесть чиста, я не прикладывал к этому никаких усилий. Впрочем, может быть, мы и подошли бы друг другу. Ну что ж, поживем — увидим.

Так, под маской пресыщенного циника, Куинн попытался скрыть интерес, который вызывала у него Дени.

На самом деле он был изрядно смущен. Последние годы Куинн редко оставался наедине с самим собой, вокруг него всегда были люди. Деловые встречи, обеды в дорогих ресторанах, профессиональные выставки — бесконечной круговорот событий полностью поглотил его. И вдруг тишина и покой! Никуда не надо торопиться! Можно молча сидеть в кресле и сквозь огромное, во всю стену окно, любоваться самым красивым городом в мире.

— В этом определенно что-то есть, — тихо пробормотал он.

Куинн рос в замечательной семье. Его родители были прекрасными, но слегка эксцентричными людьми. Их большущий старый дом в Сиднее был всегда полон трудными подростками, которых они брали к себе на воспитание. Куинн все делил с этими ребятами: родительскую любовь, игрушки и книжки, свою комнату. Затем он поступил в университет и нашел там себе жену. Она собиралась стать социальным работником, и ей нравилось возиться с детьми. Вся эта суматошная жизнь была прервана ее смертью. Луиза умерла в двадцать шесть лет от рака мозга.

С тех пор Куинн перестал заниматься трудными подростками, стал жить самостоятельно, но своих родителей по-прежнему нежно любил. Он только мечтал о том, чтобы те не мучили его дурацкими вопросами, типа: «Сынок, а когда ты подаришь нам внуков?»

В первый раз родители спросили о внуках, когда ему было чуть больше двадцати лет. Вот тогда-то он и придумал ответ, которым пользовался до сих пор. «Пока вы меня растили, я понял, что в мире существует очень много никому не нужных детей».