Небо закрыто льдами - страница 21
В том бою осколки снаряда вывели из строя весь орудийный расчет. Фашисты это сразу увидели и усилили обстрел. Положение создалось хуже некуда: немцы на сближение пошли. Снаряды начали на голову падать. Командир с мостика передал по трансляции:
— Второй орудийный расчет — срочно на верхнюю палубу!
Через несколько минут пушка снова открыла огонь. Первыми же залпами фашистов накрыли, а вскоре и под лед отправили. Второй расчет судьбу боя решил…
Командиром орудия был в нем старшина сигнальщиков, заряжающим — трюмный машинист, наводчиком — электрик. Они заменили выбывших из строя товарищей и хорошо справились с делом, хотя и не были артиллеристами. Так требовала война: человек должен был все уметь…
— Вот и я о том же! — вспыхнул Чикин. — И я говорю, товарищ адмирал…
— На меня, главстаршина, не ссылайся. — Петелин поднялся. — Вы тут сами с усами, разберетесь… Маневрируем мы сейчас неподалеку от тех мест, где эта история произошла, вот и вспомнилось мне… А рассказал я потому, что, думается, есть в ней такое, над чем нам, военным морякам, и сегодня подумать можно…
— …Этак скоро всю лодку чертов Чикин заставит изучить, до последней заклепки, — бубнил в кубрике дружок мой Федор, укладываясь на отдых, и озадаченно качал головой.
— Думаешь, лишнее это? — отозвался с соседней койки Скворцов. — Чтобы лодка настоящей боевой единицей считалась, как ей и положено, нам с тобой надо всеми видами ее оружия владеть. Бой, допустим, начнется — и неведомо еще, кому и кем придется в нем стать, в бою случается всякое, и Пашка прав…
— Оружие, оружие!.. Это чикинские-то помпы трюмные — оружие? — не унимался Федор по привычке противоречить по молодости.
— А по-твоему, только наши торпеды да мощный двигатель — оружие? Бой можно, если хочешь знать, из-за шнурков в твоих ботинках проиграть в два счета.
— Ой ли?..
— Сыграют, допустим, боевую тревогу. Побежишь ты по сигналу в свой торпедный отсек, а шнурки по дороге развяжутся у тебя. Хлопнешься — пока туда-сюда — глядишь, и опоздаем с залпом минуты на три.
За эти три минуты противник может от нас запросто пыль оставить, и море нас разом в экспонаты для подводного музея спишет…
— Идеалисты тоже нашлись! — Не зная, что возразить, Федор в сердцах ткнул кулаком подушку. — Этак вы скоро все что ни есть оружием объявите! Даже любовь!
Вот тут уже я готов был с ним спорить. Потому что, казалось мне, как раз любовь и есть самое сильное оружие, которое наша лодка несла на борту.
Да, грозная сила сегодняшние подводные корабли. Все сметают на своем пути наши ракеты и мины. Велики и сильны люди, управляющие ими, но они и беспомощны, как дети, если не знают любви. Всегда проигрышна любая борьба, если не имеет она за собой чистой человеческой цели; и силен только тот, кто знает, за что и за кого он сознательно идет на трудности и на риск.
У каждого из нас бережно хранятся вместе с комсомольскими или партийными билетами фотографии наших жен и невест.
Они, наши женщины, с нами всегда и везде — на вахте и на отдыхе, в боевых отсеках и в мирных кубриках, где говорят о разном, отдыхая от службы. Они делят с нами наши трудные радости и тяжесть нелегкой нашей работы. И в тяжелые минуты, когда начинает казаться, что сил уже нет, что сделано уже все и нет возможности сопротивляться, — вдруг вспомнятся те, кто ждет нас там, далеко на земле, кто переживает за каждое мгновение нашей жизни, отданное морю, — и прибавляется сил, и реальным становится невозможное, и человек снова готов продолжать борьбу, какой бы трудной она ни была.
Это здорово, когда есть у мужчины такое место на земле, куда он может вернуться из дальней дороги. Ради этой возможности вернуться он выдержит борьбу. Если в сердце человека есть любовь, ему никогда не познать отчаяния — первого спутника поражений.
…В машинном отсеке лодки на одном из кронштейнов на шелковом шнурке висит Буратино — обыкновенная игрушка, смешной деревянный человечек. Сотни раз мы видим ее в руках малышей и в витринах магазинов. Но здесь, на атомоходе, среди боевых механизмов и приборов этот человечек из сказки вызывает удивление.