Небольшие повести - страница 52

Потом я начинаю чувствовать ноги, чувствовать, что их с силой разминают и растирают. Я подымаю голову и вижу сидящего на корточках незнакомого расплывчатого парня. Парень подмигивает мне и подбадривает широкой улыбкой.

Мне трудно разглядеть его, и я каким-то не своим тусклым голосом прошу очки.

- Очки! - кричит парень.

Я слышу, как кругом захлопотали, зашумели, закричали люди.

- Куда подевали очки?

- Надо глядеть, куда кладешь!..

Очки нацепляют мне на нос. Я не вижу кто, но знаю по кашлю - дяденька, похожий на Горького.

Все это слишком реально для сна и бреда. И я уже отчетливо ощущаю, что лежу на подстилке босой и незнакомый парень с остервенением растирает снегом мои лодыжки.

- Проснулся? Ну и ладно, - раздается над моей головой хриплый голос. - На-ка вот, хлебни.

И сутулый мужчина протягивает алюминиевую флягу в брезентовом мешочке.

- Обожди, не так! - останавливает он меня и выхватывает флягу. - Губу припаяешь. Никакого соображения нет. Фляга-то железная. Вот как надо.

Открыв рот, он вливает в горло порядочную порцию спирта, не касаясь губами фляги, и, видимо, неуверенный, что я достаточно усвоил урок, делает еще два глотка.

- Вот так,- говорит он. - Ну, чего же ты?! Снежком закуси! Вот люди!.. И выпить путем не могут!

Я повернул голову и увидел .лежащего неподалеку Николая. Он был раздет до пояса, и грудь его растирали снегом.

Возле Николая стояла девушка и смотрела на него как на покойника. Ни огромный, с чужого плеча, полушубок, ни громадные валенки, ни прожженные рукавицы не могли скрыть ее свежей, юной красоты.

- Верите, столько снегу намело, - говорила девушка, волнуясь и чуть не плача. - Никак лошадь не идет! На одном кнуте ехали!

- Я бы знал, что у них тут, вовсе бы не ехал… - хрипло говорит сутулый мужчина. - Таких дураков не спасать, а специально в холодильниках замораживать… Каким они местом думали!..

- Ну да! - возмущенно возражала девушка. - Вас бы так!.. Тогда бы узнали…

- У меня и без того грипп, - сказал сутулый. - С температурой приехал… Пьешь? - спросил он девушку с насмешкой.

- Нет, в валенки лью, - сказала она и с отвращением, чтобы только досадить сердитому дяденьке, выпила глоток.

- Эва на тебе какие громадные валенки, - сказал он примирительно.

И девушка сразу откликнулась на примирительный тон, потеплела и сказала улыбнувшись:

- Отцовы в спешке надела. Сама поворачиваюсь, а они стоят…

Впоследствии я узнал, что произошло. Летчик заметил с самолета стоящую посреди реки машину без кузова и пятно костра возле нее. Как на грех, у него забарахлила рация, и с риском поломать шею он сел на аэродроме деда, чтобы дать знать о нас в населенный пункт. Мне известно, что у деда за телефон, но летчик все-таки дозвонился, дал примерные ориентиры нашей машины и полетел дальше. Что это был за летчик, выяснить так и не удалось, а сам он не напоминал о себе.

Добраться до нас после пурги было сложно. Каким-то чудом пробилась к нам машина из дальней фактории. Долговязый человек, похожий на Горького, был шофером этой машины. Он привез антифриз, горючее и кучу запасных частей. С ним приехало человек пять-шесть. Из колхоза, расположенного километрах в тридцати, на санях, вместе с курносой девушкой прибыли четыре человека. Они привезли горячий чай в термосе, жир для смазывания обмороженных конечностей и сторожевые тулупы… Трогательней всего было то, что всю дорогу девушка грела в бачке воду для заливки в радиатор. Работала она так старательно, что прожгла рукавицы.

Вскоре подъехала еще одна машина, с фанерным домиком в кузове и с печуркой. Из кабинки появился Аким Севастьянович. Он решил прибыть на место происшествия лично. Он сразу начал руководить, внес порядок и успокоение в бестолковую деятельность множества людей. Все, даже сварливый гриппозный шофер, подчинились ему.

- Откуда машина? - спросил он деловито. - Из фактории? Кто водитель? Ты - водитель? Давай-ка всех лишних в машину - и к нам. Там вас накормят, напоят и спать уложат. Давайте в кузов - ты, ты и ты… А то вас самих оттирать придется. А ты останься - поедешь с нами.

Увидев технорука, Николай помрачнел, но Аким Севастьянович не дал ему вымолвить ни слова.