Недолгое правление Пипина IV - страница 11

Роялистская партия была тромбом в кровеносной системе Республики. Не будучи ни многочисленными, ни богатыми, ни красноречивыми, роялисты зато были сплочены и фанатично преданы идее. Любые возникавшие в их рядах трения носили исключительно социальный характер или касались многовекового престижа и поддержания хрупкой чести.

В то время как Национальная ассамблея с возрастающим жаром и энтузиазмом обсуждала реставрацию монархии, роялисты встретились в зале, который раньше занимал чешский клуб гимнастики и риторики, а после захвата Чехословакии Советским Союзом был покинут.

Затруднений, казалось бы, не предвиделось. Претендента от Бурбонов, законного и подготовленного на тот случай, если вдруг придется занять трон, можно было призвать в любой момент. На собрание его, к счастью, не пригласили. Присутствовали:

потомки Верцингеторикса

Меровинги

Каролинги

Капетипги

наследники герцогов Бургундских

представители Орлеанского дома

Бурбоны

потомки Бонапартов

и две крохотные группировки: отпрыски Анжуйской ветви, которых, по слухам, поддерживали англичане, и праправнуки Юлия Цезаря, гордившиеся перевязью в гербе — справа налево, доказывающей их незаконнорожденность.

Бурбоны выступали походкой владык и, когда пили за здоровье короля, улыбались характерной улыбочкой Бурбонов. Едва они огласили имя своего претендента, графа Парижского, начался ад.

Потомки Бонапартов повскакали с мест, дико вращая глазами. Граф Дежур, чей прадед носил в своем ранце маршальский жезл, завопил:

— Бурбоны? Почему Бурбоны? Разве иссякла священная кровь Наполеона? Да еще в союзе с Орлеанцами? Господа, неужели мы будем жить под пятой потомков Орлеанского дома и Бурбонов? Именно тех династий, которые больше всего сделали для падения французской монархии? Неужели мы…

— Нет! — заревели анжуйцы с английским, как некоторым показалось, акцентом.

— Уж лучше Меровинги, лучше король Фенеан![3] — завизжали Капетинги.

Целый день и целую ночь бушевали страсти, благородные голоса охрипли, благородные сердца громко стучали. И среди всех аристократических участников сражения бездействовали только Меровинги: они сидели спокойные, безучастные, расслабленные, с довольным видом.

Наступило утро второго дня, и охватившее всех изнеможение неоспоримо показало, что роялисты точно так же неспособны выбрать короля, как и республиканцы сформировать правительство. Ночью послали за шпагами и решили дело, обойдясь без голосования. Едва ли нашелся хоть один участник, кого не украшали бы потом ссадины и порезы, свидетельствовавшие о незапятнанной чести. Одни лишь вялые Меровинги продолжали сидеть невозмутимые, без единой царапины.

В 10.37 утра 21 февраля 19.. года медленно и постепенно поднялся престарелый Хильдерик де Сон и тихо произнес шелестящим, меровинговским, но зато одним из немногих сохранившихся в этом зале, голосом:

— Мои благородные друзья, — начал он, — как вы знаете, я храню верность династии, которая не признает вашего существования!

Кто-то из Бурбонов кинулся к подставке для зонтиков, где стояли шпаги, но Хильдерик жестом остановил его.

— Воздержитесь, дорогой маркиз. Мои короли, как установлено, исчезли по причине вялости. Нам, Меровингам, корона не нужна. А потому положение позволяет нам быть третейскими судьями и советчиками, — По лицу его скользнула слабая улыбка. — Нам представляется, что годы республиканского правления наложили отпечаток на это собрание. Вы, господа, ведете себя не менее глупо, чем выборные представители еще менее осмысленных масс, но при этом без их выдержки. Я рад, что собрание наше закрытое и никто нас не видит.

Воцарилось виноватое молчание. Аристократы смущенно повесили головы, а Хильдерик продолжал:

— Во времена моих предков вопрос о престолонаследии улаживался более изысканным образом — с помощью яда, кинжала или ловких и милосердных рук душителя. Нынче мы сдались на милость голосования. Хорошо, так давайте же пользоваться им как благородные люди. И пусть тот, кто голосует чаще других, — победит.

Хильдерик умолк, отвинтил набалдашник у трости и сделал глоток коньяку, заполнявшего трость вместо находившегося там прежде лезвия.