Нефритовый Глаз - страница 10

Поэтому, когда Мэй поступила в школу-интернат, все, включая ее саму, вроде бы вздохнули с облегчением. Впрочем, девочка и там не прижилась и числилась в белых воронах. Мэй поняла это, когда мать вызвали в школу к классной воспитательнице. Девочка долго скучала, сидя напротив закрытой двери кабинета госпожи Тан. И чего они никак не наговорятся?

Мэй на цыпочках подкралась к двери, прижалась ухом к замочной скважине и услышала голос воспитательницы:

— Мэй хорошая ученица, но совершенно не общается с другими детьми! В ее возрасте это ненормально!

— Боюсь, характером она вся в отца, — ответила мама. — Тот тоже всегда держался особняком. Для него в жизни ничего не существовало, кроме литературы да его идеалов и принципов. Он был талантливым писателем, но только не от мира сего. Это его и сгубило. Я иногда смотрю на Мэй, а вижу ее отца. У нее глаза такие же, и даже выражение лица. Я пыталась повлиять на нее, но безуспешно. Моя вторая дочка, Лу, совсем другая. Умеет ладить с людьми, все на лету схватывает! Не понимаю, почему Мэй не такая! Надеюсь, моей вины в этом нет! Я-то люблю обеих и обращаюсь с ними одинаково. Просто Мэй — копия отца, смотрит на людей свысока, придирается к каждой мелочи! Все-то ей нехороши, все не по нраву!

— А вы покажите ее травнику! — предложила госпожа Тан. — У них есть успокоительные снадобья — глядишь, характер Мэй и смягчится!

Но ни травы, ни «чтение ци» не помогли. Мэй продолжала жить, замкнувшись в себе, в окружении книг и собственных ощущений. Читала все, что под руку попадет, и хотела стать писательницей, как отец.

— И думать забудь! — твердо заявила мать. — Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься! Писатель в Китае — самая опасная профессия! Стоит начаться очередной политической кампании — и писателей первых отправляют за решетку!

Но Лин Бай не сумела разубедить Мэй. Не смогла внушить старшей дочери, что в жизни прагматизм гораздо предпочтительнее принципов.

Зайдя как-то в гости к матери, Мэй решилась сообщить ей об уходе из министерства общественной безопасности.

— Ничего страшного, — с беспечным видом пожала она плечами. — Сейчас полно всяких частных фирм, без работы не останусь. Еще и получать буду больше.

— А о будущем ты подумала? Ведь главное не деньги, а власть! По правде говоря, когда тебя взяли на эту должность в министерстве, я образовалась. Решила, что моя дочь, слава силам небесным, отказалась от своей сумасшедшей идеи стать писательницей или журналисткой. Мне даже почудилось, будто ты наконец-то взялась за ум и тебе больше ничего не грозит, а все мои страхи остались позади! Но я опять — уже в который раз! — ошиблась на твой счет.

Мама поднялась с дивана и стала беспокойно расхаживать по комнате.

— Ты сама себя губишь! К тебе сваталось столько чудесных молодых людей, и ты не сошлась ни с одним из них! Почему, скажи на милость? — Она остановилась и сердито посмотрела на дочь. — Для чего, объясни мне, я всю жизнь втолковывала тебе, как важно иметь обширные гуаньси, не лезть на рожон, приспосабливаться? У тебя, видать, в одно ухо влетает, а в другое вылетает!

Мэй от обиды до боли прикусила губу.

— Поучилась бы уму-разуму у младшей сестры! — бросила мама.

Тут уж Мэй не смолчала:

— Я не такая, как Лу! Пора бы тебе это понять! И не хочу быть похожей на нее, к твоему сведению! Не желаю стать чьей-то красивой подстилкой!

— Как у тебя язык поворачивается говорить такие гадости о родной сестре?!

— Уж не думаешь ли ты, что она любила всех своих многочисленных приятелей? Или любит Линина? Деньги его она любит, вот что!

— Ты просто завидуешь ее счастью!

— Нельзя завидовать человеку, который любит только себя! Это большое несчастье, поверь мне!

— Да перестань чепуху молоть! И не строй из себя мученицу! Это я всю жизнь жертвовала собой, чтобы ты не испытывала никаких трудностей — хорошая школа и все прочее! Но ты сама создаешь себе проблемы! Что толку от твоих принципов и нравоучений, если они не приносят тебе счастья?

Мэй захотелось сказать матери что-то язвительное, но слова застряли в горле, будто рыбные косточки. Она поднялась с дивана и встала у окна. Внизу какой-то мужчина вывел из-под навеса велосипед, сел на него и укатил прочь. У Мэй стало пусто на душе, ее охватило ощущение, будто она осталась одна на безлюдной послеполуденной улице. Повторялась все та же история про урода в семье, про непослушную дочь-неудачницу.