Негласная карьера - страница 10

Бабушка знает его ровно столько лет, сколько он живет в поселке железнодорожников. Они выросли по соседству, дружили с детства, затем поженились, вскоре родилась их дочь Эдит. Свое жизненное предназначение бабушка и видела в том, чтобы растить дочь, вести дом, которым со временем стала эта трехкомнатная квартира.

Когда Эдит повзрослела, у нее родился Рюди, а у бабушки Вегенер появилась новая забота. Весь ее день был занят делами. Вскоре после войны она купила велосипед, чтобы ездить за покупками. Разумеется, подержанный, но в хорошем состоянии и недорого. Она ездила на нем, а дед чинил его, располагаясь во дворе около курятника. Хозяйство было ее главным делом. Под этим подразумевался, в частности, сбор сведений, где, что, почем дают, и поиски распродажи удешевленных вещей.

Она ничего не покупала наспех, прежде чем не наведается в другие магазины и сравнит цены. Рюди, не любивший возражать, вполне подчинился ее вкусу и пристрастию к покупкам на распродажах. Поскольку именно бабушка стирала, гладила и штопала его вещи, она сама решала, чем и когда необходимо пополнить его гардероб. Рюди не сопровождал ее на распродажи, поэтому ему приходилось носить одежду, купленную на глазок. Рукава у рубашек укорачивались, чтобы не слишком свисали, а с воротничком и того проще – мальчишки все равно его никогда не застегивают.

Когда Эдит снова вышла замуж – на этот раз за человека практичного, владеющего солидным ремеслом, – бабушка смогла распространить свою активность и на зятя, опять пустившись на поиски выгодных покупок белья и носков.

На свадьбе Рюди спросили, хочет ли он переехать к матери. Ему тогда было уже тринадцать, и он быстро сообразил, что его свобода под угрозой. Рюди остался у стариков, и все были довольны. Воспитание же отныне целиком легло на бабушку и дедушку Вегенеров.

Вегенеры не чаяли души во внуке. Его вынужденного ухода из гимназии они как бы вовсе не заметили, а через несколько лет Рюдигер и сам почти забыл об этом. Ведь он даже на второй год не остался, так как сразу поступил в реальное училище. В гимназическом табеле значилось «переведен в следующий класс», так как тем, кто уходил, оценки слегка завышались.

– Вот видишь, – сказала тогда бабушка. – Можно бы и остаться в гимназии, если бы мы захотели. Но реальное училище лучше подготовит тебя к практической жизни.

В тот момент Рюдигер еще не понимал зыбкость подобных утешений, но со временем и сам поверил в это истолкование событий. Тем не менее бабушка никому не рассказывала о смене школы, даже собственной дочери.

Имелась у бабушки одна слабость. Жалко ей было расставаться с вещами. «Еще пригодится», – всегда приговаривала она. Во время войны этот принцип себя оправдывал, но бабушка никак не хотела взять в толк, что по новым временам все стараются быстрее менять вещи. В гостиной давно уже не осталось свободного уголка, на софе и креслах громоздились подушки, лежали пледы. В спальню Рюдигер старался не заходить. Она еще больше походила на склад, так как гости туда не заглядывали. Когда Рюди искал что-нибудь и спрашивал бабушку, то слышал стандартный ответ:

– Где вещи доложено быть, там и ищи!

Вот тогда-то Рюдигер, обычно не обращавший на это внимание, вдруг замечал, какой хаос царит в доме. Но для бабушки у хаоса был свой порядок. Она почти всегда находила то, что искала. Не совсем там, где «положено», но все-таки.

Дед был меньшим оригиналом, но кое-какие причуды имелись и у него. Сорок лет одна и та же работа, одна и та же квартира, одна и та же жена – как тут не воспитаться регулярности к постоянству? Дед свыкся со своей жизнью и начал считать ее очень удобной. Кроме семьи и работы, у него было еще стрелковое общество, раз в неделю Вегенер играл с приятелями в карты, остальное время возился с курами, копался в садике, смотрел телевизор, по субботам ждал результаты лотереи. Чего еще? По нему было заметно, что он доволен жизнью.

Когда дед злился, что случалось с ним крайне редко, он сжимал кулак, над переносицей появлялась глубокая складка, раздавалось гневное: «Черт побери!», как будто Вегенер собирается грохнуть кулаком по столу. Однако злость его быстро улетучивалась, поэтому ему так и не удалось доказать, что он способен на столь решительный жест.