Неистовый Роланд. Песни XXVI–XLVI - страница 3
Резана кудесником дивная резьба:
Что ни образ, то словно дышит,
Весь как жив и едва не говорит.
с иносказательным изображением Алчности
31 В той резьбе являлся очам чудовищный[6]
Лесной зверь, видом гнусен, зол и лют,
Волчий зуб, волчий лоб,
Впалый бок от жадного голода,
Когти львиные, а уши ослиные,
А всем прочим туловом как лиса;
И он рыщет по Франции, Англии, Италии, Испании,
По Европе, по Азии, по конец земель,
32 Всех язвит, всех губит,
Кто убог, кто высок,
А тлетворнейше —
Кто король, кто князь, владетель, наместник;
Пуще же всего,
Осквернив пречистый Петров престол,
Оно выжрало пап и кардиналов,
Заронивши соблазн в святую веру.
33 Не выстоит перед чудищем
Ни единая вставшая стена,
Никакой не защитен город,
Все оплоты, все ворота — вразлет.
Словно ширится оно в божество,
Словно впрямь оно — бог для суеверящих,
И уже налагает длань поять
Ключи неба и ключи ада.
34 А над чудищем видится паладин,[7]
Кудри венчаны державными лаврами,
С ним три юных
В златых лилиях по царским нарядам,
И под тем же знаменьем некий лев,
Вышед вместе, бьется с чудовищем
И над всеми писаны имена,
Чьи над теменем, чьи по краю платий.
35 Первым вбил по крайнюю рукоять[8]
Свой булат в брюхо скаредному хищнику
Тот, чье имя Франциск французский;
Вслед ему — австрийский Максимилиан
И Карл Пятый, державный император,
Прободающий пикою злую пасть;
А стрелою разящий в грудь
Назван Генрихом Восьмым из Британии.
36 И у Льва[9]
Значится на спине: Десятый,
И тот лев вгрызся в уши злому зверю,
Измозжив его для приспевших ратников.
Словно свеян страх, —
Так стекаются смыть грехи отцов
Немногие те, но лучшие,
Кем из чудища исторгается жизнь.
37 Три рыцаря и Марфиза
Долго медлили перед теми ликами,
В жажде знать, от кого повержен хищник,
Черным ядом сквернивший столько стран.
Хоть и значились в камне имена,
Но неведомые, —
И пытали воители меж собою,
Кто что знает, дабы сказать другим.
Малагис над ним пророчествует об итальянских войнах
38 Только Малагис молчал да слушал,
И тогда-то молвил ему Вивиан:
«Ты, как видно, о зрелище небессведущ,
Твой и сказ:
Кто
Здесь копьем, мечом, стрелой свергает чудище?»
Малагис в ответ:
«Это повесть, досель еще не памятная.
39 Знайте: все, чьи здесь ни резаны имена,
Никогда не хаживали по свету,
А взойдут через семь веков
К вящей славе грядущего поколения.
Мудрый волхв британский Мерлин
При царе Артуре,
Велев скласть водоемные каменья,
Велел врезать в них деянья потомков.
40 Это чудище изверглось из недр[10]
Ада о ту древнюю пору,
Как настали у людей мера, вес, закон и суд,
И поля всполосовались межами.
Но не вмиг полонило оно мир,
Тех и этих обошед стороною;
И досель, уже повсеместное,
Разит только подлый люд и черную чернь.
41 От начальных пор до наших дней[11]
Росши и выросши,
Так оно и впредь
Взрастает выше и круче всех чудовищ, —
Сам Пифон,
Писанный для нас в старинных хартиях,
Вполовину не был таков
Бешен, страшен, гнусен и лют.
42 Тут и быть от него великому поеду —
Всем извод, погубление и скверна:
Здесь на белом камне
Малая лишь малость тех черных бед.
И когда не станет сил звать о помощи, —
Эти,
Чьи на камне имена ярче пламени,
Придут вызволить свет из злой невзгоды.
43 Первым рушителем хищного зверя
Станет сей французский Франциск, —
Немногие с ним к плечу
И никто впереди:
В королевском блеске, в рыцарской доблести
Он затмит
Многих, прежде слывших столь славными:
Так светила меркнут пред вставшим Фебом.
44 В первый год счастливого королевствования,[12]
Не упрочивши еще венца на челе,
Он ударит с Альп,
Прорвав ковы, замкнувшие тропу,
Движим гневом, благородным и праведным,
Что доселе не отмщены
Те обиды, которыми на французов
Яро грянул стадный скотопас.
45 С лучшим цветом Франции[13]
Он ниспустится в ломбардские нивы
И размечет Гельвецию, которая
Больше ввек не воздымет гордый рог.
А в позор и срам
Флорентийцу, Риму и испанскому воинству
Он скрушит твердыню,
Мнимую дотоль необорной.
46 И к тому-то сокрушению[14]
Паче всякого иного оружия
Ему будет тот меч, которым он
Вырвет жизнь развратительного чудища:
Всякий стяг
Перед тем мечом иль вспять иль в прах,
И ни ров, ни вал, ни тын, ни камень
Никакому городу не укров.
47 Просияет сей государь[15]
Всем величьем счастливых воевателей —